Холодные дожди пятнадцатого лета (СИ)

Всю ночь шёл дождь, к утру он затих, но небо оставалось низким и серым. Сводки Гисметео надеждой не баловали: дождём зарядило на весь месяц...

Преимущества центра: всё рядом. Можно много жаловаться на старый фонд, на проблемы с водой, с парковкой, на куцый двор-колодец, на зимние сосульки... А можно просто пройти по улице Пестеля мимо Пантелеймоновской церкви к Фонтанке и попасть в Летний сад. Просто так попасть. Пешком.

Сад долгое время находился на реставрации, сейчас он открыт и по нему можно гулять всем желающим бесплатно.

Они раньше часто гуляли здесь, мама, папа и Лиза. Каждые выходные, если позволяла погода. Потом хотя бы раз в месяц. Потом почти перестали, отец каждый раз отговаривался занятостью, и теперь понятно стало, почему.

В висках било мигренозным пульсом: как он мог, как он мог, как он мог?! Врать, предавать, - каждый день, каждый раз. А про командировку! Это же вообще! Смотреть с экрана скайпа,в глаза смотреть, и врать, что...

Как он мог?!

Молодые деревья стояли вдоль шпалер как часовые в зелёных мундирах. Мелкий серенький дождик тихо плакал с листвы на землю, на яркую зелень газонов, на красный гравий дорожек, разноцветные зонты, капюшоны, на непокрытые головы тех, кому не посчастливилось угадать дневную погоду.

Мужчина с коляской. Лиза прошла было мимо, потом будто толкнуло что, обернулась. А он как раз опускал прозрачный клеёнчатый полог, защищая спящего внутри малыша от редких капель. И его тоже толкнуло. И он обернулся тоже.

Жаром в лицо, ледяным холодом в сердце.

Два месяца друг друга не видели.

Встретились...

В голове всё смешалось пёстрым, больно ранящим водоворотом. И совместные прогулки по Летнему саду. И прежние походы, и поездки, и эта несостоявшаяся Турция, и будущее пустое четырнадцатилетие, и мамино судорожное дыхание по ночам в опустевшей спальне...

Боль выплеснулась криком:

- Предатель! Предатель! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Развернулась и убежала. Как бежала, куда - не помнила. Очнулась на мосту...

Серое небо, серая Нева, серое половодье машин и зелёный айсберг учебного трамвая с колобками 'Добрых правил' на борту. Петропавловская крепость по правую руку, Марсово поле - по левую. Троицкий мост...

Долго стояла, вцепившись в ограждение, и дождь неспешно пропитывал волосы, одежду, мысли. Сорваться бы вниз, вниз, в свинцовые волны, и в них утонуть насовсем. Чтобы отец узнал. Чтобы понял, чтобы проняло его, чтобы осознал, как был неправ! Как не любил и не ценил свою Лизаньку... Он же её всегда называл именно так, правда? Лиза-Лизанька, Лизуша, золото моё и солнышко...

Солнышко.

Водолазы достанут разбухшее тело. В морге это тело уложат в гроб. И отвезут на Пискарёвку, в крематорий. Рентгеном на сетчатке проступила память: хоронили деда, полтора года назад. Привезли на кремацию. Там, во дворе, стояла очередь из гробов, каждый на специальной каталке на колёсиках. Два синих гроба, два жёлтых, один красный. Дедов синий поставили с краю, мать пошла в контору, оформлять документы, а остальные стояли во дворе... И открылись жуткие, гаражного вида, ворота. Сначала показалось, что за ними эта самая печь и есть. Но нет, там находилось нечто вроде зала ожидания, можно было увидеть 'очередников', заехавших туда раньше. Работник начал двигать туда каталки с гробами, одну за другой. Колёсики скрипели. Ветер трепал по воздуху специфичный запах, упорно пробивавшийся сквозь все эти чёртовы суперсовременные суперфильтры.

Вот пусть, пусть. Пусть так и будет. Махнуть через ограждение моста и - вниз... Отец придёт потом на Пискарёвку, и будет смотреть, и будет жалеть, что не уберёг, может, даже заплачет. Только ничего изменить, ничего поправить уже будет нельзя. И мама...

Мысли о маме хлёстко ожгли стыдом. Ох, и ду-ура... Маме-то за что?!

Она подняла голову к мокрому небу. Долго смотрела в серую хмарь, и дождь смывал с горячих щёк непрошеную соль.

***

Санкт-Петербург (Финляндский вокзал) - Мельничный Ручей.

Бабушка встречала на платформе. Бывшая гимнастка, она в свои под шестьдесят (восемнадцать плюс, как она сама выражалась) выглядела на отлично. Стройная фигурка, до сих пор - продольный шпагат без подготовки, и уголок на шведской стенке, по утрам бегала на стадионе и качала пресс. Кстати, Лизу гоняла насчёт физподготовки без пощады и без жалости, говорила внучке, что та ещё, время придёт, спасибо скажет старой бабке. 'Старая бабка' произносилось с отменной самоиронией. Тамара Игнатьевна, конечно же, была бабкой по факту наличия внучки, но вот уж 'старой' назвать её не поворачивался язык.

Лето во Всеволожске станет летом турников и кроссов, к гадалке не ходи.

***

Трудно сразу заснуть в другом месте, пусть даже это место - квартира родной бабушки, знакомая с ясельного возраста. Просто здесь, в комнате, всё, всё другое. Мебель, запахи, звуки, стены. Размеренное, старомодное 'тик-так' в коридоре. Влага из форточки, густо настоянная на запахе хвои: во дворе немало сосен. Белый орёл светящегося камня на тумбочке углового трюмо.