– Все про то же: убийство девицы Анюковой в прошлом году. Такая странность: все друзья ваши в свидетелях: и Жарков, и Стася, и даже Усольцев, особый ваш приятель. А вас как будто и нет. Неужели ничего про смерть Аньки-модистки сказать не могли?
– С чего мне со всякой шалавой знаться? Напутали вы, господин полицейская ищейка.
– Например, для того, чтобы выгородить вашего хозяина, господина Порхова. Чем не повод? Неплохо заработали на верности?
Ванзаров еле успел. Ингамов выбросил руку, но вместо ванзаровской шеи наткнулся на крепкий захват. Поймав, Ванзаров с усилием нагнул противника, пользуясь пойманной кистью, как рычагом. Ингамов прошипел:
– Слышь, ты, щенок столичный, ты следи за языком. А то ведь не посмотрю, что из полиции… И не таких бойких ломали.
– А ты попробуй, – сказал Ванзаров, глядя ему в глаза. – Храбрый только старух по затылкам бить. А правду сказать кишка тонка, мичман? Где же твоя флотская честь?
– Да пошел ты! – рыкнул Матвей, вырывая руку. – Пусти, иначе прикончу, не посмотрю, что народ кругом…
– Свидетелей не боишься?
– Это тебе свидетели, а для меня работники. Пусти, говорю! Закатаем под бревна, век не найдут, слизняк столичный.
– Может, под бревнами поискать тело Анны Аникиной? Там ее схоронил?
Матвей бросил конторскую книгу и свободной рукой метил удар в челюсть. Но и этот удар перехватили. Они сцепились крепко. Проходящие мужики поглядывали и шли дальше. Не принято здесь совать нос в хозяйские дела. Лица противников стали багровыми от натуги, на виске Матвея вздулась жилка. Уступать никто не хотел. Сила шла на силу, не хватало капельки для победы. Как вдруг Ванзаров резко ослабил хватку. От неожиданности Ингамов подался вперед, увлекаемый собственной силой, и тут же был пойман. Его обхватили, подкинули и со всей силы шмякнули на землю, покрытую ковром из хвои.
– Туше! – прохрипел Ванзаров и применил удушающий прием. Ингамов вертелся под ним, как пойманная змея. Но замок держал крепко. Мичман задыхался, глаза его выкатились, налились кровью. Он шарил у голенища, пытаясь выхватить финку, но пальцы только касались черенка. На последнем усилии Матвей выгнулся мостиком, чтобы перекинуть соперника. Ванзаров не позволил уйти, надавил всем весом. Ингамов еще раз дернулся и затих. На этот раз по-настоящему. Поединок слишком близко подошел к опасной черте. Он задыхался.
Ванзаров освободил шею и не больно шлепнул противника по щекам, чтобы привести в чувства. Финку забрал. Ингамов задышал часто и глубоко, как рыба на берегу.
– Вставай, мичман, хватит в партере отдыхать. Говори, зачем Анюкову убил и куда тело спрятал.
Ингамов сел, подтянув ноги, все еще жадно хватая воздух и растирая шею.
– Не говорите глупостей, Ванзаров. Никого я не убивал. И вам это известно…
– Да? С чего ты это взял, мичман?
– Когда б думали, что я убийца, не силой бы со мной мерились, в этом вы мастак, а с городовыми бы пришли, что я, не понимаю, что ли…
– Может, и так, Матвей, а может, проверить тебя хотел, прощупать. Можешь убить?
– Могу, – ответил Ингамов. – Бывает, себя не помню, тогда уж все едино. Характер уж такой. Ничего поделать не могу.
– За Настю Порхову любому глотку перегрызешь?
– Лучше не касайтесь этого, Ванзаров, добром прошу…
Ванзаров повертел в руках финку.
– Хороший нож. Верный. Таким и веточку срезать, и брюхо вспороть, как бритвой. Зачем носишь?
– Сами сказали: где сучок срезать, а где веточку. Уж как придется. Верните, это подарок, память.
– Так что на пожаре делал? – Ванзаров протянул ему нож рукояткой.
Ингамов сунул лезвие в сапог, отряхнул иголки с локтя и поднял книгу.
– Не было меня там…
– Поверю, если ответишь честно на один вопрос.
– Дело ваше, верить или нет.
– Зачем встречался утром на пляже с Катериной Ивановной?
– А уж это вас никак не касается, – сказал Ингамов и пошел в ангар. К спине его пристали еловые иголки. Уж больно колюч мичман, никак в руки не дается.
3
Безобразный дебошир
У Фомана было не протолкнуться. Вечер чудесного дня многим захотелось окончить не менее чудесным ужином. Свободных столиков не осталось. Опоздавшие толклись у входа в надежде на чудо, с завистью поглядывая на счастливчиков. Официанты носились с подносами, не имея минутки, чтоб вздохнуть или посудачить. Всхлипывал расстроенный рояль, но это не могло испортить настроения. Вечер был так хорош и тих, что фальшивые ноты были той капелькой дегтя, без которой и бочка меда не мед.
Ванзаров выбрал такое место, чтобы просматривалось как можно больше столиков и в основном зале, и на веранде. У них на столе было тесно от тарелок и пузатых графинчиков. Ливендаль то и дело поднимал рюмку и картинно ее опрокидывал. Он смачно закусывал и хрустел солениями, но при всем этом был напряжен. Привычной легкости и веселости в репортере заметно поубавилось. Сначала Аркаша обрадовался и горячо поддержал идею Ванзарова, но с приближением ответственного момента ему становилось все больше не по себе.