Холодный апрель

Они стояли поодаль и смотрели на эту колонну. Люди были одеты кто как, по-простому — куртки, свитера, брюки в сапоги, и джинсы, джинсы на мужчинах и женщинах. И никого в костюме с галстуком. Александр знал, что вызывающе простой вид — первый признак членов партии «зеленых», которые демонстративно не надевают галстуков даже на заседания в бундестаге. И скоро он увидел их символ — белого голубя на фоне цветка подсолнечника. Люди несли и другие символические изображения — руки, разламывающие винтовку, силуэт человека, загородившего дорогу танку, голуби разных видов, даже поющий петух. Кому они принадлежали, он не знал, а спрашивать не хотел: трудно было оторвать взгляд от этой массы бредущих в гору людей. Так в кино: хочется спросить соседа о непонятном слове или сцене и трудно спросить, потому что тогда что-то еще упустишь, прослушаешь. Плыли над толпой разноцветные воздушные шарики, покачивались плакаты с самыми разными надписями и рисунками. «Entrüstet Euch!» — взывали плакаты. «Ohne Rüstung leben!» «Keine Atomraketen in unserem Land!»[16] Вот на плакате монашка с крестом на груди бьет зонтиком черный конус ракеты. Вот домохозяйка, словно заправский футболист, поддает ногой кувыркающуюся в воздухе атомную бомбу. А вот целая толпа навалилась на ракету, опрокидывает ее. И снова надписи: «Pershing — Tod!», «Es ist an der Zeit sagt «Nein!»[17]. И кресты, кресты, большие и малые, только что вытесанные, белые и совсем черные, будто обугленные на пожарище. На крестах было что-то написано, не разглядеть издали.

Люди шли и шли, текли бесконечным потоком все в гору, в гору.

— Куда они?

— Окружать американскую базу.

— Мутланген, значит, там?

Фред кивнул.

От колонны отделилась девушка, подбежала к ним, сунула Александру какую-то картонку и побежала обратно.

На картонке было силуэтное изображение детей, мальчика и девочки, освещенных вспышкой атомного взрыва, а рядом стихи:

«Мы живем после второй мировой войны в этом столетии. Мы уже имели две мировые войны. Правда, неясно, в послевоенное время мы живем или уже опять в предвоенное. Только после этого предвоенного времени послевоенного больше не будет. На первую мировую войну нам приказал идти кайзер, на вторую Адольф Гитлер. Они, дескать, диктаторы, что было делать. А на этот раз мы отговариваться не сможем».

Он подал картонку Фреду, ткнул пальцем в стихи: почитай. И снова стал смотреть на колонну, которой, казалось, конца не будет. Шла большая группа людей в национальных костюмах. Парни и пожилые мужчины в светлых рубахах под жилетами и короткими куртками. На некоторых были длинные широкополые кафтаны с обшлагами на рукавах. Все в узких штанах до колен, в гетрах и башмаках с пряжками. На женщинах и девушках — белые кофты с рукавами, корсажи со шнуровкой спереди, короткие, в сборку, широкие юбки под белыми фартуками.

И снова обычные современные костюмы, одежда по принципу — кто во что горазд. Снова плакаты и кресты, кресты. Один огромный крест, сколоченный уже не из палок, а из толстенных жердей, тащила на плече женщина, одетая в примелькавшиеся здесь джинсы и мужскую грубую куртку. Ветер трепал светлые волосы, рассыпал их по плечам, по темному дереву креста.

«Чего другие-то не помогут?» — подумал Александр. И тут же узнал: Саския!

И побежал к ней.

Саския так безумно глянула на него из-под рассыпавшихся волос, что он отшатнулся.

— Уйди!

— Это же я, — растерянно проговорил Александр. — Давай помогу.

— Не мешай!

— Я же хочу помочь.

— Нет! — Она выкрикнула это раздраженно, на них стали оглядываться. — Я сама, сама. Это мой… крестный путь!

— Ты что?! — удивился он и оглянулся, ища глазами Фреда. Фред шел неподалеку, не смотрел в их сторону. — Что ты говоришь?! Это же юродство!

— Юродство?! — Она остановилась. — Юродство! — повторила Саския и по-мужски рукавом куртки вытерла пот со лба. — Когда мир всею своею хваленою мудростью не познал бога в премудрости божией, то благоугодно было богу юродством проповеди спасти верующих. Юродство! — Она помотала головой, рассыпая по плечам волосы. — Мой крестный путь кажется мне достойным примером…

— Но ты женщина! — сказал Александр, обрадованный уже тем, что она заговорила с ним. — Не женское это дело таскать такие тяжести. Если так уж нужно втащить этот крест на гору, давай помогу.

— Что же получится, — недобро усмехнулась она. — Русский несет крест? А если узнают?

Он опешил от такого предположения. Конечно, узнают, да еще кто-нибудь сфотографирует, в газетах пропечатают. Вот уж скандал будет!