Он обнял девушку, и она почувствовала тяжесть его руки на плечах. Он был настоящий, от него пахло этой странной химией и немного по́том, и Маргарет прижалась к нему, прячась от багровых ответов горящего дома.
– Он дурит вам голову. Что бы вы ни видели – это лишь иллюзия. Он сможет причинить вам вред, только если войдет.
Маргарет открыла глаза. Первое, что она увидела, – книга на полу, рядом с кинжалом; из-за границы круга пробивалось беловатое свечение. Из дуги перед окном выросла прозрачная, мерцающая белым стена, похожая на многослойное стекло. Тонкие стеклянные завесы наплывали одна на другую и переливались мягким перламутровым блеском. За окнами же стояла кромешная плотная тьма и чуть слышно царапала их тысячами когтей.
– Маргарет…
Дрожа, девушка подняла глаза на джентльмена. Он был бледен, на лбу и шее блестела испарина, у губ и глаз проступили морщины.
– Почему он не пытается войти через дверь? – тихо спросила мисс Шеридан.
– Это защитные чары. Они как прозрачная кастрюля – полностью накрывают дом. Чтобы войти, ему нужно взломать заклинание.
– А если подождать до утра?
Джентльмен покачал головой.
– Вам нехорошо? – еще тише прошептала девушка. В висках снова зашумело.
– Это магия, Маргарет. Она не берется из ничего. Она питается человеческими силами, и чем больше костер, тем больше нужно дров. – Он невесело улыбнулся. – Именно поэтому в долгом противостоянии с нечистью у человека нет шансов. Нечисть может ждать сколько угодно, а человеческие силы ограничены.
В голове Маргарет насмешливо зашуршал чей-то голос, сухой, как пепел; пока еще неразборчиво, но она уже различала смутные образы.
– Зачем же вы тогда пришли? – прошептала девушка, крепче вцепившись в джентльмена, как в ускользающую реальность.
Он провел рукой по лбу, стирая пот, и взглянул на стеклянную завесу.
– Еще один раз, Маргарет. Одна попытка, и если не выйдет – я вас уведу.
– Из дома?
Он кивнул. Мисс Шеридан закрыла глаза. Шорох в голове звучал все настойчивее.
– Думайте, как вы их любите. – Голос джентльмена доносился издалека, но она пока еще ощущала его руки у себя на плечах и на талии и живое человеческое тепло его тела.
Сквозь серый шум Маргарет с усилием вытащила воспоминание – мама, в ореоле огненно-рыжей гривы, на фоне белой стены, держит кисть, всю в белой краске, и громко хохочет, а отец терпеливо оттирает руки Эдди, которые тот минуту назад по локоть запустил в ведро. Брат верещит и вырывается, и белые пятна покрывают рубашку, волосы и даже лицо отца. Наверху стучат молотками рабочие, укладывая крышу; сквозь единственную уцелевшую яблоню кружевом стелется солнечный свет.
Мама вспыхнула, как факел. Огонь в один миг охватил ее всю, спалил длинные волосы и стащил обугленную плоть с костей. Краска на стене пошла черными пузырями и хлопьями посыпалась на полыхающее тело. Пламя жадно обхватило отца и Эдди и заплясало на крыше под дикие вопли рабочих. Полыхнула яблоня, поднялся удушливый запах горелого мяса, но только когда в огне стали с треском лопаться кости, Маргарет завизжала и бросилась прочь.
Она кричала и вырывалась, пока сквозь шипение огня к ней не пробился человеческий голос:
– Маргарет! Уймитесь! Тихо!
Девушка сначала ощутила боль от того, с какой силой он стиснул ее локти, поняла, что стоит на коленях, и только потом различила в душном мареве горящие от ярости темные глаза. Джентльмен упирался коленом в пол у границы круга, не давая мисс Шеридан выскользнуть за линию.
– А можно, – выдохнула Маргарет, – я подумаю, как ненавижу его?
Прозрачная стена перед окнами мелко дрожала; сквозь щели между оконными рамами пролезли тонкие черные пальцы и теперь жадно царапали стекла. Воздух раскалился, как в печке, и пол около дуги начал тлеть.
– Можно, – разрешил джентльмен, и почему-то в его голосе прозвучало торжество. – Только скорее.
Запахло паленым волосом – горел ее локон, обернутый вокруг кинжала. Огонь сожрал прядь волос за секунду; стена у окна жалобно зазвенела. Значит, кровь сильнее всего?! Маргарет схватилась за клинок и сжала его в ладони.
«Ты, гнусная, мерзкая, отвратительная тварь! – Она снова услышала голос ифрита, и перед глазами все почернело от ненависти, вспыхнувшей на грани между страхом и гневом. Ни воспоминаний, ни образов, ни мыслей, никакой любви – только жгучая, раскаленная болью ярость. – Сдохни в аду!»