Холодный огонь

В тот знойный августовский день птиц можно было увидеть разве что в кошмарном сне, в реальности они предпочли калифорнийскому небу кроны деревьев – укрылись в тени и только изредка без особого энтузиазма подавали голос. Собаки торопливо пробегали по раскаленным тротуарам. Даже ребенок не стал бы проверять, можно ли на асфальте поджарить яйцо: в это и без опытов верили и взрослые, и дети.

Легкий завтрак под зонтиком на пляже Лагуна-Бич отнял все силы, Джим снова покрылся испариной. Это был один из тех редких дней, когда с океана не дул даже легкий бриз.

Из кафе Джим отправился в супермаркет, который в первые минуты показался настоящим оазисом. Джим был в белых слаксах и синей футболке, так что воздух из кондиционеров и от холодильных горок приятно освежал тело.

Приступ случился в кондитерском отделе, когда он сравнивал составы миндального печенья и ананасово-кокосово-миндальных шоколадок, пытаясь решить, что из них – наименьшее прегрешение против диеты. Правда, по шкале подобных случаев это и приступом сложно было назвать: ни конвульсий, ни судорог, ни ручейков пота, ни разговоров на непонятных языках. Ничего такого. Джим просто вдруг повернулся к стоящей рядом женщине лет тридцати и сказал:

– Спасательный круг.

Симпатичная женщина в шортах и топе с лямкой через шею, вероятно, уже устала от охотников к ней подкатить.

– Простите? – переспросила она, похоже приняв Джима за одного из них.

Плыви по течению, велел себе Джим, не бойся.

Его начало трясти, но не из-за кондиционеров, а от холода, который сковал внутренности, словно извивающиеся угри. Силы оставили Джима – пальцы разжались, и пачка печенья упала на пол.

Стало неловко, но он не мог себя контролировать и только повторил:

– Спасательный круг.

– Не понимаю, – сказала женщина.

– Я тоже, – признался Джим, хотя такое случилось с ним уже в десятый раз.

Женщина держала коробку с ванильными вафлями так, будто готовилась бросить ее Джиму в лицо и убежать. Она явно размышляла, не похож ли он на героя заголовков типа «Буйнопомешанный застрелил шестерых в супермаркете». Однако она, словно добрая самаритянка, сначала спросила:

– С вами все в порядке?

Джим наверняка побледнел – он почувствовал, как от лица отлила кровь. Постаравшись бодро улыбнуться, хотя понимал, что вместо улыбки выйдет малоприятная гримаса, Джим сказал:

– Мне надо идти.

Он развернулся и, оставив тележку, вышел из супермаркета в августовскую жару.

От резкого перепада температур перехватило дыхание. Расплавленный асфальт на парковке прилипал к подошвам. Солнце серебрило ветровые стекла автомобилей и, падая на хромированные бамперы и решетки радиаторов, разлеталось на тысячи ослепительных лучей.

Джим подошел к своему «форду». Кондиционер не спасал: не успел он выехать со стоянки и свернуть на Краун-Вэлли-парквей, а поток воздуха из-под приборной доски уже можно было назвать освежающим только потому, что в салоне стало невыносимо жарко. Джим опустил окно со своей стороны.

Сначала он не знал, куда едет, потом появилось смутное чувство, что надо вернуться домой. Это чувство очень быстро переросло в уверенность, а уверенность – в навязчивую потребность. Нужно быть дома.

Джим ехал слишком быстро, лавировал между машинами, шел на обгон, рисковал. Останови его патрульный, он бы не смог объяснить, почему так спешит.

Казалось, кто-то управляет им, как он сам управляет машиной.

Джим снова велел себе плыть по течению, что было нетрудно, потому что выбора у него не оставалось. А еще он велел себе не бояться, но страх был его постоянным спутником.

Наконец Джим свернул на подъездную дорожку к своему небольшому дому в Лагуна-Нигель. Из-за черных теней от остроконечных пальмовых ветвей на ярко-белой оштукатуренной стене казалось, что дом высох и потрескался от зноя, а красная черепица на крыше напоминала рябь на огненном море.

Сквозь тонированные стекла в спальню лился красноватый свет. Его медные полоски на кровати и грязно-белом ковре чередовались с лентами теней от приоткрытых жалюзийных ставен.

Джим включил прикроватный светильник.

Он понял, что собирается в путешествие, только когда вытащил из шкафа чемодан. Упаковал бритвенные и туалетные принадлежности. Куда и на сколько он едет, Джим не представлял, но уложил две смены одежды. Его работа (или миссия, бог знает, как назвать) обычно не занимала больше двух-трех дней.

Джим помедлил – не маловато ли вещей? С другой стороны, поездки слишком рискованные, каждая может стать последней, а в таком случае какая разница, сколько с собой брать?

Он закрыл чемодан и некоторое время смотрел на крышку, не понимая, что делать дальше.

– Надо лететь, – сказал он.

Теперь он знал.