Холодный почерк души

Он жестом приказал своим людям расступиться, дождался окончания сентиментальных присюсюкиваний, на которые сподобился юноша, лихорадочно нашептывая Елене: "Тебе не надо бояться. Все будет хорошо. Никто из них и пальцем не посмеет прикоснуться", и, неодобрительно качая головой, проследовал за двинувшейся к кованным решеткам ворот парочкой.

Мисао же в это время грызла локти от захлестнувшей душу злобы, мечтая обзавестись в скором времени убийственным взглядом. Почему все вдруг стали ссылаться на какие-то общечеловеческие ценности и отчаянно отказывались быть настоящими вампирами?

Кэролайн слабо застонала, неохотно отрываясь от томительно сладких губ вампира, и спрятала лицо у него на груди.

— Что? — недоуменно поинтересовался он.

— Я не могу больше целоваться, — глухо отозвалась девушка. — У меня уже никаких сил не осталось, только желание.

— И его одного более чем достаточно, — хитро прищурился Дамон, обеими руками крепко прижимая ее к себе. — Но так и быть, можешь немного покапризничать.

Робкий смешок приятно защекотал кожу.

— Почему ты не хочешь быть таким всегда? — задала она вполне резонный вопрос, заботливо стирая скопившееся на его лбу капельки пота краем пододеяльника, и внесла некие пояснения прежде, чем ее любопытство расценят, как попытку подорвать блаженно начавшееся утро. — То есть приятным, милым, безумно обаятельным и просто нереально красивым. Я знаю, что несу полную чушь, но просто не могу сдержаться.

— Потому что я — вампир, — спокойно пояснил парень, легко возвращая девушку в прежнее положение, а затем положил подбородок ей на макушку и мечтательно протянул, — А это само по себе исключает приятность, обаятельность и иже с ними. И я знаю, чем заканчиваются опасные игры с человечностью. Ты становишься слабым и уязвимым, когда связываешься с человеком. Вы ведь смертные и делаете нас такими же, а мне это не по душе. Я привык жить по собственным правилам и законам, предпочитаю подчиняться желаниям и инстинктам, мне нравится игнорировать чувства. Клянусь дьяволом, я сопротивлялся тебе, как только мог. Отталкивал и унижал, выказывал безразличие, просто избавлялся на некоторое время, но добился обратного эффекта. Что-то меня к тебе тянет, притом с невероятной силой, и я даже начинаю понимать почему. Представь на секунду, что ты пятисотлетний полувампир, то есть существо, истинную природу которого не понимают даже Древние. Тебя боятся, ненавидят, презирают, всячески избегают. И никто не стесняется демонстрировать эти чувства, потому что ты выродок, не такой, как все, и никогда не станешь "таким". У меня были огромные возможности, лучшие учителя в области садизма и воспитанные матерью ценности, основной упор в которых делается на жестокость. Нельзя прощать — лучше затаить обиду и отомстить, любить опасно — гораздо правильнее пользоваться. Честь, достоинство и совесть в нашей семье считались ругательствами. Знаешь, сколько мне было, когда я впервые убил человека? Шестнадцать лет. Мы сильно повздорили с мамой из-за какой-то мелочи, она хлопнула дверью и уехала, сообщив Клаусу, что ноги ее больше в этом доме не будет. Ей вообще были свойственны эксцентричные поступки. А я впал в такую агрессию, что с трудом помню произошедшее. Часа через меня нашла Элика (одна из самых интересных вампирш, ей больше двух тысяч лет) с растерзанной девочкой на руках. Я не пил ее кровь, потому что не был еще вампиром, просто… — он умолк на секунду, чувствуя, что не стоит живописать в подробностях накрепко засевшую в душе сцену. — Наверное, ты не поверишь, но никогда в жизни я больше не слышал такой радости в голосе Катрины, как в тот вечер, когда Клаус рассказал ей о моей "шалости". С тех пор я никогда не задумывался над словом "хорошо", предпочитая получать похвалу за все плохое. И сейчас можно бесконечно долго углубляться в психологию, включать внутреннего психотерапевта и обелять меня всеми способами, только это очень бессмысленное занятие. Даже сейчас, когда я все понимаю и отдаю себе отчет в каждой мелочи, во мне нет-нет, да и просыпается эта тяга к убийствам. Это давно стало частью жизни, неотъемлемой половиной меня самого. Вампиром не становятся — им рождаются. Вот ответь мне на вопрос: почему о нас до сих пор не знает добрая половина земного шара? Ведь, если верить статистике, на планете уже не осталось людей в возрасте от десяти до сорока лет, которого хотя бы единожды за этот период жизни не кусал бессмертный. И каждый из нас встречал за свой век человека, которого хотелось бы обратить. И ведь превращали же! Но нас по-прежнему приписывают к разряду сказочных существ, хотя ни о какой секретности уже и речи нет. Как же так получается?

— Ну-у, — задумчиво протянула Кэролайн, задним числом удивляясь степи, в которую забрел философский монолог парня, — Укушенных можно сразу сбрасывать со счетов, вы ведь пользуетесь внушением. А вот с превращенными действительно странно. Неужели их так много?