Холоп-ополченец [Книга 1]

Михайла ничего не понимал. Что там такое делается? Об нем-то, слава богу, позабыли, видно, свое у них чего-то. Очень ему хотелось узнать, что такое читают. Но подойти ближе он все-таки не решался. Пожалуй, увидят да и примутся драть, как того нищего.

Он сел на пенек у опушки и стал ждать. Покуда там читают, наверно, его не тронут. А как кончат, он успеет в кусты схорониться. А там будет тишком пробираться. Медведей-то будто нет. Только бы из леса выбраться. А там уж до Нижнего рукой подать.

Он так задумался, что не заметил, как кончили читать, и опомнился только, когда кто-то спросил его:

— Эй ты, парень, откуда к нам забрел?

Михайла поднял голову. Перед ним стоял высокий сутулый мужик, стриженый, русский, должно быть.

— Забрел! — с досадой повторил Михайла. — Напали средь бела дня, ограбили дочиста да и приволокли. А теперь, видно, до смерти запорют, как того бродягу.

— Жив! Чего ему деется! — сказал добродушно мужик. — Тебя чего ж драть? Тебя не тронут, не опасайся.

— Да я и не боюсь вовсе, — обидчиво ответил Михайла. — Так, про нищего сказал, что всю шкуру, мол, спустили.

— Нищий, как же! — перебил мужик. — Бродяга! С Москвы с грамотой послан. Много их таких бредет. Наши их ноне ловят. Кто добром отдаст грамоту, пускают. А этот, ишь, несговорный попался, не признается. Ну, посекли малость, молчит, а как стали шкуру на спине резать, он и взговорил, — в подоле, мол, зашито, а что — ведать не ведаю. Ну, вспороли, нашли.

— Что ж было-то? — живо спросил Михайла. Он теперь как-то сразу успокоился и с любопытством оглядывался кругом.

— А грамота от самого царя Василья Иваныча Воротынскому князю.

— Воротынскому? — перебил Михайла.

— А ты что, аль знаешь его?

— Холоп я его, — ответил Михайла. — Чего ж ему царь пишет?

— Да наказывает ему тотчас войско набрать и на Нижний итти. А ты-то как сюда попал? Твой князь ведь в Княгинине живет.

— Меня князь с хлебом в Нижний прислал, — с некоторой гордостью сказал Михайла. — Я хлеб-то продал, а казну у меня мордва проклятая отграбила. — Михайла сказал и сразу испугался. — Ты-то ведь, видать, русский, православный? — прибавил он вопросительно.

Мужик сел на пенек. Должно быть, ему не часто приходилось встречать русских, и он охотно разговорился с Михайлой.

— Я-то по себе кщеный, как и не ты, — начал он. — А батька да матка, сказывают, мордвины были. Выходит, и я мордвин.

— Сказывают? — удивился Михайла. — А сам-то ты что ж не знаешь, мордва они али православные?

— Не знаю. Их волки заели, когда я вот этакий был, — он показал на аршин от земли.

— Обоих? Неужто в избу зашли?

— Не, в поле, в санях. А тут встречные попались, русские. Волков прогнали, стали кладь в санях разбирать, глядят — мальчонка, в рухлядь завороченный. Я, стало быть. Артём-то и взял меня. У его как раз младенец помер. Хозяйка его и выкормила. Ну и окстили, Иваном нарекли, а Артюшкиным прозвали по нему, по Артёму.

— А здесь-то ты чего ж? — спросил Михайла.

Мужик поскреб в затылке.

— Да вишь ты, как в возраст пришел я, стал меня Артём к хозяйству приучать. А мне этто пахать — смерть моя. Я все норовлю в лес, за зверем охотиться. Приволоку волка, мать ахать почнет, а Артём драть. Паши, говорит. А как я впервой медведя…

Но тут раздались радостные крики, все мордвины бросились встречать выезжавшего на поляну всадника на разукрашенной серебряными бляхами и цветными лоскутьями лошади. На всаднике была шляпа с серебряной пряжкой и петушьим пером, за плечами торчал большой лук и висел колчан с оперенными стрелами. Сзади ехало еще несколько всадников.

— То наш воевода Варкадин, — сказал Михайле мордвин, — к Мо́скову ездил сговариваться. То другой воевода, мокшанский, а мы, стало быть, ерзя. Русские-то всех нас мордвой кличут. А мы различаем: те — мокша, а мы — ерзя.

Варкадин соскочил с лошади и пошел к среднему шалашу. Вечка шел рядом и что-то быстро говорил ему, оглядываясь назад. У входа в шалаш он повернул обратно и, заметив издали Михайлу, стал махать ему рукой.

— Тебя зовет, иди, — сказал высокий мордвин.

Михайла поднялся и быстро зашагал через поляну.

Вход в шалаш был изнутри завешен куском холста с черно-красным узором по краям. Вечка приподнял его, вошел и впустил Михайлу. Стенки шалаша были увешаны такими же полосами, а на них развешано было разное оружие — луки, стрелы, ножи и даже русский меч. Прямо напротив на обрубке, покрытом медвежьей шкурой, сидел Варкадин. Небольшая русая бородка и длинные белокурые волосы окружали молодое румяное лицо с яркими голубыми глазами, смотревшими на Михайлу прямо и весело.

— Зачем такой молодца́ — холоп? — заговорил он сразу, увидев Михайлу, — луче воевать — много добра брать, воля доставать.

Михайла с удивлением смотрел на него. И откуда он знал, что Михайла холоп?

— Русски холопы много к нам бежали, волю доставать хотели. Вечка сказал, ты не боялся, один дрался, как волк!

«Ишь, — подумал Михайла, — не рассердился, стало быть, а я думал — пороть за то станут».