Хомякус советикус-1.1

– Мара, ты хуже даже меня, дошутишься ещё.

– А без шуток, благодари внучку, что сообразила меня просить за тебя. У тебя в труднодоступном месте часть мышцы сердечной отмирала, сама с трудом нашла. Вставай, чего разлегся. Я над ним крыльями машу, а он лежит. Ты мне выписку из карточки кардиолога покажи, эпикриз знать хочу, но позже.

– Сейчас поговорим о жизни, о твоей жизни, Моня. Поправь меня, если не права. Ты помираешь, тебе хотят дать разрешение кормить чужих червей. То есть, кормом по всем заключениям врачей стать ты должен очень скоро, так? – Моня кивнул.

– Сегодня у тебя вид не самый плохой, но умирающий: кожа серая, мешки под глазами, сутулость. А завтра ты, с розовым румянцем, в шортах скачешь козликом, тягаешь штангу и дам. Казус, Моня. Выдай мысль, успокой.

– Про дам – это ты про себя что-ли?

– Меня нет ни для кого, только водитель видел меня и выдал мне маршрут к тебе, а от угла до двери дома меня не видел никто, хватит, не о том разговор. За тобой наблюдают, отслеживают твои контакты. В течение этих полугода до отъезда у тебя есть обязательства по встречам или всё время можешь в подвале просидеть, врач тебя наблюдает, обезболивающее выписывает, кто колет, кто возит на встречи, с кем?

Моня погрустнел и выдал:

– Продукты и медикаменты мне доставляют курьерами, звоню и уточняю список, коробку ставят на тележку при открытой калитке, без меня. За эти полгода я дважды должен появиться в МИДе и Посольстве Израйля.

– А как расплачиваешься, в конверте оставляешь, что ли.

– Нет, звоню своему адвокату, он оплачивает.

– Получается, твой дом, твоя тюрьма, а что-бы убеждались, что жив – машешь рукой с балкона?

– Почти так.

– Кто же так верит в тебя и твоё жизнелюбие, что дал тебе полгода до отъезда?

– Приятель мой, из лаборатории той секретной. Он за это время лекарство почти уже получит, опробывает сейчас на мышках.

– Прости меня Моня, но я тебя переоценила. Кстати, кто в курсе, что ты прошел омоложение?

– Да никто, я ампулу спёр, ввёл себе, а осколки подбросил, но приятель намекал как то, но я в отказ уходил.

– Эх, Моня, приятель то твой, наверное из тех, первых и самых близких, с кем всё проходил: и огонь и воду и медные трубы, доверчивый ты мой. Очень грустно расставаться с иллюзиями.

– Да я для него столько сделал, из грязи вытащил, человеком сделал.

– Именно поэтому он и жаждет твоей смерти тут, там ему не интересно будет топтаться над твоим прахом.

При последних своих словах уже встала со стула и проходя мимо него, прижала его голову к своей груди, приглаживая волосы и жалея:

– Бедный ты мой, не плач, прорвемся!

– А кто стрижет тебя, сокол мой ясный?

– Забыл, в салон езжу, мастер там у меня есть.

– У нас перерыв полчаса, лучше не ешь, водички попей минеральной, грязная и неприятная будет часть. Пока мысли крутятся, можешь список составить всех своих необходимых контактеров.

Денек теплый, на веранде уже высохло белье и я отнесла к себе в комнату. Немного размялась, полдня согнувшись над Моней провела. Хорошо то как, тело опять гибкое, нет напряжения.

Моня работал, почти лист исписал.

– Моня, а с приятелем общей любовницы не было? Ты ведь знатным ходком был.

Возмущенный взгляд и рык удивил.

– Прости, прости, неразумную, забылась. Ты всегда был, есть и будешь Великим Ходоком!

Кстати эти полгода с кем будешь развлекаться? С Дунькой Кулаковой? Подумай. Потенциал у тебя очень высокий, бром что ли тебе давать?

Приготовила себе кофе на две кружки с сахаром, для Мони бутылку минеральной воды без газа и два бокала красного вина. Моня покосился на вино и выдал:

– Это ты меня споить решила и соблазнить на любовь что ли?

– Монечка, я тебя и так уже люблю, а спать с тобой – это уже инцест! Извини.

После минеральной воды оба бокала также ушли в желудок Мони.

– Моня, ты курил много?

– Только по молодости баловался.

– В какие же тебя шахты занесло, что добывали? Как долго?

– Донбас, уголь, с пятнадцатого года до двадцать третьего.

– А туберкулезом когда болел?

– В конце войны, сразу после концлагеря.

В душевой было просторно. Моня в одних плавках, прямо под лейкой.

– Ты глаза закрой, я сама смывать буду. У тебя легкие забиты угольной пылью и заизвесткованные участки после туберкулеза. Используешь всего пятую часть легких, так что почистим что сможем и помоем. Мыть будем твоей же кровью, грязь выводить через поры. Закружится голова или затошнит, скажешь. Сама я тебя не донесу.

Сначала очистим от извести, легкие на ощупь как толстые уши слоника. Твердые крупиночки размалывались в пыль, выводились на поверхность легкого, вся поверхность легкого как в пепле. Угольная пыль вросла в тело органа, придавая ему жесткость, а вот уменьшим фракцию крупинок, часть пыли стала ссыпаться, а часть ещё оставалась в кавернах бывших гнезд. Чуть увеличим давление крови, алая жидкость выносила остатки известняка и микроскопической пыли. Тут же кровь через поры выносила подхваченные частички на повехность тела. Жуткое зрелище.