Хорнблауэр и «Отчаянный»

Хорнблауэр все еще пытался изображать радушного хозяина, когда увидел в дальнем конце комнаты озабоченное лицо трактирщика – только со второго раза стала понятна причина его появления. Он впустил в комнату нового рулевого со шлюпки «Отчаянного» – Хьюита. Тот был маленького роста, и Хорнблауэр сначала его не заметил. Нехватку роста Хьюит восполнял широченными плечами, а лицо его украшали великолепные черные бакенбарды, вошедшие недавно в моду у обитателей нижней палубы. С соломенной шляпой в руке он враскачку вошел в комнату и, козырнув, протянул Хорнблауэру записку. Адрес был написан рукою Буша – как положено, хотя и несколько старомодно: «Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту». Пока Хорнблауэр читал, собравшиеся молчали – немного невежливо, на его взгляд.

«Шлюп Его Величества “Отчаянный”

2 апреля 1803 года

Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро вы не сможете вернуться на борт.

Ваш покорный слуга

У. Буш».

– Шлюпка у пристани? – спросил Хорнблауэр.

– Да, сэр.

– Хорошо, я буду там через пять минут.

– Есть, сэр.

– Ой, Горри, – укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.

– Моя дорогая… – начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать «Ты не была б мне так мила…»[3] и тут же отказался от этой мысли – вряд ли его жене пришлась бы по душе эта строчка.

– Ты возвращаешься на корабль, – сказала Мария.

– Да.

Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет послезавтра на рассвете выйти в море.

Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.

– Я вернусь вечером. Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, – сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал.

Все захлопали – это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к пристани, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме – как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным кораблем.

Глава II

Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни – Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно пробудившись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал:

– Восемь склянок, сэр. Восемь склянок.

Полог приоткрылся, впуская свет (Мария вцепилась еще крепче), и тут же закрылся, как только Хорнблауэр обрел голос:

– Очень хорошо. Я проснулся.

– Я зажгу вам свечи, – произнес голос. Женщина прошаркала в другой конец спальни, свет за пологом стал ярче.

– Какой ветер? Каково направление ветра? – спросил Хорнблауэр. Он совсем проснулся и чувствовал, как забилось сердце и напряглись мускулы, стоило вспомнить, что означает для него это утро.

– Вот этого я вам сказать не могу, – сообщил голос. – Я румбов читать не умею, а все остальные спят.

Хорнблауэр раздраженно фыркнул, злясь, что остается в неведении относительно столь жизненно важной информации. Он, не задумываясь, собрался сбросить одеяло и пойти посмотреть самому. Однако Мария крепко прижималась к нему, и он понял, что не может так бесцеремонно выпрыгнуть из постели. Следовало выполнить обязательный ритуал, пусть и ценою промедления. Он поцеловал Марию, она вернула поцелуй, пылко, но не так, как прежде. Он почувствовал у себя на щеке влагу, однако то была единственная слеза – Мария уже взяла себя в руки. Хорнблауэр обнял ее уже не по обязанности, как минуту назад, а с более искренним чувством.

– Мы расстаемся, милый, – прошептала Мария. – Милый, я знаю, ты должен идти. Но… но… я не знаю, как буду жить без тебя. Ты…

В груди Хорнблауэра волной поднялась нежность, а вместе с ней – раскаяние. Самый лучший человек в мире не заслуживает такой любви. Узнай Мария правду, она отвернулась бы от него, рухнул бы весь ее мир. Самое жестокое, что он может сделать, – это позволить ей себя раскусить. Этого допустить нельзя. И все же мысль о ее безграничной любви пробуждала в сердце Хорнблауэра все большую и большую нежность. Он поцеловал ее в щеку, потом нашел мягкие пылкие губы. Потом губы напряглись.