— Слушать надо внимательно, ушами целиком, а не краями. Да и желательно весь разговор от начала и до конца, родная, — он прижал меня к себе сильнее и забормотал в макушку: — А то потом получается всякая хер… фигня вроде нашей. Ты здесь плакала, не отпирайся. Рус мне писал. Я там защитился, вообще, божьим попустительством, ибо думал лишь о том, как бы скорее вернуться и из тебя этот бредовый секрет вытрясти.
Рассердилась и выдрала-таки руки из одеяла, но пустить в ход не успела.
Ругаться, когда тебе впервые в жизни активно и со всех сторон целуют ручки, очень странно, но тем не менее:
— Влад, пусть я застала лишь окончание, но ты говорил
Посмотрел он на меня после этого очень укоризненно, вздохнул тяжело, прижал к себе сильнее.
— Эта самая
Почувствовала, как меня покидают все разумные мысли, понятия, доводы. Будто гелий выходит из проткнутого воздушного шарика.
Прошептала:
— Ты спятил? Какой профессор? Влад, что за бред?
— Почему бред? Маргарита Анатольевна, — Владимир Львович снял через голову с шеи цепочку. Расстегнул застежку и стащил с широкой золотой ленты плотного плетения изящное колечко, свитое из череды символов бесконечности. А в тех местах, где одна бесконечность соединялась с другой, сияли загадочным светом утопленные в золото крохотные бриллианты.
Я зажмурилась, сцепила руки в замок.
И затаила дыхание.
В голове носились, бешеными комарами с воем и писком, какие-то дикие предположения и надежды.
Но все это перекрывала главная
Дура пугливая.
Чертова трусиха.
Пресвятые Просветители! Сколько слез, боли, метаний и страданий, а повод-то — такой же пшик, как и собрание кафедры.
Сама придумала — сама обиделась.
И всех вокруг обидела.
Ду-у-у-ура.
Сколько раз напоминала себе, что надо разговаривать, как бы ни было больно и страшно.
Говорить.
Словами через рот!
А то без диалога я сама себе такой душевный фарш из чувств и эмоций талантливо устраиваю, что любо-дорого поглядеть. Со стороны. Потому как внутри этого кошмара находиться невыносимо больно.
Острый бергамот просочился-таки внутрь меня и добрался до паникующего мозга. А я поняла, что зажмурившись тем не менее успела слепо уткнуться Владу в шею.
— Маргарита Анатольевна, любовь моя, открой глазки, — поглаживая мои руки, шепотом в макушку искушал Владимир Львович.
Но я же стойкая, закаленная жизнью. Я держалась изо всех сил и глаза прикрывала лишь плотнее.
Ну, сама-дура-виновата.
Все интересное пропустила.
— Вот, — через пару минут, провозгласил ужасно собой довольный Влад, растянувшись на всю длину матраса и затащив меня себе под бок, — теперь мы договоримся так: в тот же день, только ты получаешь свидетельство о разводе, мы подаем заявление. Звезда моя, ты хочешь пышную свадьбу на пятьсот гостей с лимузином, голубями и выездной регистрацией в загородной императорской резиденции? Или нечто камерное лишь с избранными приглашенными в Первом Дворце на Английской набережной?
Глаза распахнулись сами собой, несмотря на всю выдержку и приобретенный жизненный опыт.
Простите, что?
Ну, бриллианты на безымянном пальце правой руки как бы намекали — что именно.
Глава 59
Ночные откровения
Не, зря парни не верят, что «Мама все знает», на самом деле. А если вдруг чего-то еще не знает, то точно узнает в ближайшем будущем.
И он вот сейчас, в одиночестве допивая какао, Владу совсем не завидовал.
Весь тот кошмар, что мама носила в себе целый месяц, прикрывала улыбками, бесконечными чашками кофе и сотней дел, он, ведь выльется. И ошпарит всех, кто не успеет отскочить.
А так как Влад судя по настрою и планам решил прилипнуть к матери надолго, то его забрызгает капитально.
Ну, сам себе злобный хоббит, как говаривает матушка. Надо было сначала поговорить с ней, а потом сваливать на свою защиту. Вот сто пудов, мама решила, что он к молодой бабе умчал. Ей-ей.
Неожиданный тревожный перезвон колоколов из телефона в полдвенадцатого ночи явно не к добру.
Как мама и говорила: отец объявится.
Точно.
— Что? Тебе не кажется, что у нас сегодня передоз? — а чего политесы разводить.