Хорошая работа

— Если городские власти оплатят нам покупку новых станков — да, можно. И если мы сократим количество операций, потому что при теперешнем их числе автоматизация бессмысленна.

— А разве вы не можете время от времени переводить людей на другую работу? — спросила Робин, вдруг почувствовав странный азарт. — Менять их местами через несколько часов, чтобы вносить разнообразие в работу?

— Как в игре «Займи стул»? — криво улыбнулся Уилкокс.

— Но ведь это так ужасно — стоять тут час за часом и каждый день делать одно и то же.

— Такова работа на заводе. Людям это удобно.

— Трудно поверить.

— Им не нравится, когда их переводят на новое место. Начинаешь двигать людей, а они начинают жаловаться или требовать повышения разряда. Не говоря уже о том, что на это тратится время.

— И опять все упирается в деньги.

— А в них вообще упирается решительно все. Так подсказывает мне мой опыт.

— И неважно, чего хотят люди?

— Говорю вам, им так удобнее. Они отключаются, работают на автопилоте. Если бы они были достаточно умны, чтобы заскучать, они бы не занимались такой работой. А если вы хотите посмотреть на автоматизированный процесс, пойдемте со мной.

Он широко зашагал по проходу. Рабочие в синих спецовках реагировали на него, как пескари на появление крупной рыбины. Они не поднимали головы и не смотрели Вику в глаза, но по цеху пробежал едва заметный трепет, движения людей стали более аккуратными и четкими. А если Уилкокс останавливался, чтобы поинтересоваться содержимым ящика с надписью «Отходы» или выяснить, почему не работает станок, рабочие бросались к нему с подобострастными улыбками на лицах. Уилкокс и не думал представлять им Робин, хотя та была уверена, что именно она сейчас вызывает наибольший интерес. Она повсюду натыкалась на косые взгляды и лукавые улыбки и замечала, что рабочие перешептываются друг с другом. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы угадать, о чем они говорят: повсюду на стенах и перегородках висели страницы из сдержанно-порнографических журналов с фотографиями губастых голых девиц с огромными грудями и выпяченными ягодицами.

— Неужели нельзя снять эти картинки? — спросила Робин.

— Какие картинки? — Он огляделся по сторонам, явно не понимая вопроса.

— Всю эту порнографию.

— Ах, это… Ко всему привыкаешь. Через некоторое время их перестаешь замечать.

И тут Робин поняла, что самое неприятное и унизительное в этих картинках — вовсе не женская нагота или пикантные позы, а то, что никто, кроме нее самой, на них не смотрит. Они вызывали интерес лишь однажды: кто-то потрудился вырезать их из журналов и прицепить на стену. Но через день-два или через пару недель они перестали волновать, приелись и теперь, выцветшие и заляпанные машинным маслом, стали почти неотличимы от грязи и мусора, заполонивших завод. Фотомодели напрасно принесли в жертву свою скромность.

— Вот, смотрите, — окликнул Уилкокс, — наш единственный станок с ЧПУ.

— С чем?

— С числовым программным управлением. Видите, как быстро он меняет инструменты?

Робин заглянула в окошечко из плексигласа и увидела, как нервно и суетливо движутся детали, смазанные какой-то жидкостью, похожей на кофе с молоком.

— А что он делает?

— Обрабатывает цилиндрические головки. Правда, красиво?

— Я бы выбрала какое-нибудь другое слово.

Глазам Робин открылось жуткое, почти непристойное зрелище: необузданные, яростные движения станка. Все это напоминало стальную рептилию, которая то ли пожирает жертву, то ли спаривается с инертным партнером.

— Настанет день, — вещал Уилкокс, — когда на заводах в кромешной темноте будут работать только такие станки.

— А почему в темноте?

— Машины не нуждаются в освещении. Создав полностью автоматизированный завод, можно отключить свет, запереть двери, и пусть он в темноте производит двигатели, пылесосы или еще что-нибудь. Двадцать четыре часа в сутки.

— Какая жуткая картина!

— Это уже сделали в Америке. И в Скандинавских странах.

— А как же исполнительный директор? Его тоже заменит компьютер, работающий в кромешной темноте?

— Нет, компьютер не умеет думать. Для того чтобы решить, что и как производить, всегда необходим хотя бы один человек. Но этих видов работ, — он обвел взглядом ряды верстаков, — уже не будет. То, что сейчас делает один такой станок, в прошлом году делали двенадцать человек.

— О дивный новый мир, — сказала Робин, — в котором работа найдется только для исполнительных директоров.

На сей раз Уилкокс уловил иронию.

— Я не люблю увольнять людей, — сказал он, — но тут мы оказываемся в тупике. Если не модернизировать процесс, мы проиграем конкурентную борьбу и придется увольнять сотрудников. А если модернизировать, все равно не избежать увольнений, потому что люди станут не нужны.

— Значит, нужно платить побольше, чтобы они смогли заполнить творчеством свой вынужденный досуг, — предложила Робин.

— Вроде женской прозы?

— В том числе.

— Мужчины любят работать. Смешно, но это так. Они могут жаловаться каждый понедельник, мечтать о сокращении рабочего дня и продлении выходных, но для самоуважения им необходимо трудиться.

— Дело привычки. Можно привыкнуть и не работать.