Хорошие девочки не умирают

Мэгги брела через пруд и буквально волокла за собой Бет. Пруд оказался отвратительным – вместо воды яма была наполнена густой зеленой слизью, а у дна копошились какие-то твари. Она услышала, как Бет произносит слово «пиявки», но ей некогда было отвечать, оборачиваться, она не могла потратить ни одной лишней секунды на ужас и отвращение. Конечно, в пруду были пиявки, потому что один из хозяев лабиринта, наверное, в детстве смотрел «Останься со мной»[30] и перенес душевную травму после сцены, в которой Горди отрывает пиявку от пениса.

Но Мэгги, во-первых, не была мужчиной, а во-вторых, не боялась пиявок – она боялась потерять спутниц, боялась сделать ошибку, в результате которой мог пострадать кто-то другой. Пиявки были мелочью, потому что Натали ранена.

Сания, облепленная зеленой слизью, склонилась над Натали. Когда Мэгги выбралась из пруда и наконец выпустила руку Бет, Сания подняла голову. У Мэгги шумело в ушах, перед глазами плясали черные точки, но она упрямо переставляла ноги, пока не дошла до Сании и не увидела Натали.

Мэгги долго смотрела на тело, на шею, согнутую под неестественным углом.

Она хотя бы не страдала. Надо думать об этом. Ни мучений, как у женщины, которую пригвоздило к стене серпом и которая медленно истекла кровью, ни сотен пауков, ползающих по твоему телу, залезающих в рот, в нос. По крайней мере, с ней такого не было. По крайней мере, она просто упала, умерла и не мучилась.

Мэгги попыталась утешиться этими мыслями, но потом вспомнила, что у Натали осталась сестра и что она сидела в комнате без окон, как Пейдж, как мать Рони, как все другие заложники, родственники погибших. Мэгги подумала: неужели этих заложников уже убили, или организаторы ждут окончания игры? Наверное, удобнее устранять всех разом.

«Тебе должно быть стыдно, Мэгги, – подумала она. – Речь идет о жизнях людей, о людях, которых кто-то любил».

Она вдруг поняла, что близка к истерике, хотя до сих пор ей удавалось справляться с собой. И еще поняла, что опасности лабиринта и всех этих антиутопий, которые она читала не задумываясь, ради развлечения, сами по себе не так уж страшны. Опасность заключалась в том, что, глядя на гибель других, ты впадаешь в отчаяние или еще хуже – перестаешь что-либо чувствовать.

Теперь их маленькая группа состояла всего из трех человек, и в другой группе было две женщины – если с ними ничего не случилось. Прошла треть отведенного времени, а половины участниц уже не стало.

Мэгги не знала, как преодолела оставшиеся препятствия. Она двигалась механически, почти не обращая внимания на Санию и Бет. Не то чтобы она успела особенно привязаться к Натали. Просто ее смерть оказалась последней каплей, и уверенность Мэгги в том, что она найдет и спасет Пейдж, вдруг показалась самообманом, пустой фантазией. Похитители не намерены были их отпускать. Мэгги знала: они собирались устроить так, чтобы все участницы потерпели поражение.

В Голодных играх, по крайней мере, предполагалось, что в живых останется один победитель. А здесь победителей не будет.

Но нет, это тоже было не совсем правильно. В книгах, которые Мэгги раньше любила (вряд ли она когда-нибудь снова сможет их читать), главный герой или героиня формально одерживали победу, но в то же время обязательно теряли что-то. Герои лишались любимых или вынуждены были пожертвовать принципами, ради выживания совершали аморальные поступки.

А чем мне придется пожертвовать ради того, чтобы спастись самой и спасти свою дочь?

Эта мысль впервые пришла Мэгги в голову; впервые она задумалась о том, что ради собственного спасения придется бросить остальных, подвергнуть их опасности. Она не знала, сможет ли поступить так в реальности.

После гибели Натали они шли вперед молча. Не было больше решительных взглядов, бодрых улыбок и шуток, и девиз «мы в этом кошмаре вместе, давайте поддерживать друг друга» был забыт. Не осталось ничего, кроме хмурых лиц, мрачного молчания и едкого запаха пота.