Хороший год, или Как я научилась принимать неудачи, отказалась от романтических комедий и перестала откладывать жизнь «на потом»

Вряд ли эти слова ей помогли. Я продолжала беспокоиться о собственном браке, а еще мне захотелось узнать, можно ли помочь подруге найти себе Пола Маккартни на всю оставшуюся жизнь. И как вообще выбирать потенциальных партнеров, которые не окажутся, говоря ее словами, «настоящими земляными червяками»[9].

Я решила узнать, какие приемы и средства мы можем использовать, чтобы давние отношения стали свежими или чтобы успешно построить новые, если прежние закончились. А для этого мне нужно было понять, с чем я имею дело, и выяснить (Хаддавэй непременно спел бы эти слова, если бы проводил в студии побольше времени): «Что есть любовь… или страсть?»

В десять утра в понедельник я наконец-то смогла взяться за работу, не рискуя оказаться с мужем в разных спальнях. Я устроилась в местном кафе, заказала латте (он оказался слишком горячим) и принялась читать отчеты о научных исследованиях в интересующей меня области. Раздался звон колокольчика. Дверь открылась, и в кафе вошла молодая пара: девушка и юноша около двадцати лет в джинсах и футболках. Ничего примечательного: не высокие и не маленькие, не худые и не толстые — самые заурядные молодые люди. Говорили они тихо, быстро заказали напитки и устроились в уголке возле туалета, где обычно никто не садится. Они не были известными. Или неизвестными. Но все, кто находился в тот момент в кафе, не могли оторвать от них глаз. Потому что эта пара буквально излучала любовь. Или даже страсть. «Разве не ПРЕКРАСНА жизнь?» — словно говорили они.

Они светились любовью — над их темно-русыми головами сиял нимб. Они были полностью поглощены друг другом. Казалось, они не выбирали друг друга, а сама природа притянула их. Казалось, они не способны жить, не имея физического контакта. Когда девушка убрала руку со спины юноши, ее нога непроизвольно дернулась, словно у маленькой лошадки, и потянулась к ноге молодого человека. Когда юноша понял, что не может одновременно обнимать девушку и держать две кружки горячего чая, он взял кружки и потерся о плечо девушки носом. Казалось, они исполняют актерскую импровизацию, в которой партнеры должны постоянно касаться друг друга хоть какой-то частью тела. Устроившись за столом, они стали смотреть друг на друга, не говоря ни слова и рассеянно улыбаясь. Целых десять минут. Я это точно знаю, потому что, когда я снова посмотрела на телефон, он показывал 10.10.

В свою защиту скажу, что не я одна была увлечена этим зрелищем. Пожилая дама за соседним столиком смотрела на них с умилением. Глаза ее затуманились — полагаю, от романтических воспоминаний. Но, может быть, просто от катаракты. Бариста слегка нахмурился — я решила, что от зависти. (Я точно знаю, что он ищет любви, потому что на прошлой неделе интересовался, не замужем ли моя симпатичная подруга, с которой мы пили кофе. Он симпатяга… Пожалуй, нужно их познакомить…) На молодую пару откровенно таращились подростки, гадая, повезет ли им так же в будущем. Зрелая пара, которая с момента прихода не произнесла ни слова, периодически украдкой посматривала на влюбленных, деловито и безрадостно уплетая кексы.

Имея перед глазами реальный пример «науки притяжения», я разложила на столе листы бумаги и попыталась припомнить, когда в последний раз ощущала такое всеохватывающее, граничащее с манией любовное влечение.

10.20. Я все еще думаю.

10.35. Я начала беспокоиться. Похоже, это было очень, очень давно (в необозримом прошлом).

Когда я вернулась домой и налила себе чаю с печеньем (что-то это стало случаться слишком часто), меня осенило! Я ощутила странный прилив чувственной памяти. У меня скрутило живот и закружилась голова. Всплыл в памяти тот период жизни, когда гормональный всплеск был для меня настолько непривычен, что я не могла ни есть, ни спать, ни чем-то заниматься. Я позвонила маме, чтобы вспомнить то время в конце 90-х годов, и она сказала, что так беспокоилась обо мне, что «даже подумывала о гомеопатии». Смутно помню, что тогда у меня было два состояния: абсолютная приподнятость и полная депрессия. Когда я находилась рядом с предметом своей страсти, то была почти что пьяна: уверенна в себе, оживлена, остроумна, привлекательна (и была твердо в этом уверена). Но стоило нам расстаться, как, по словам мамы, я становилась вялой и рассеянной. Я читала стихи — хуже того, я их писала! Я мрачно беседовала со всеми взрослыми, кто соглашался слушать, о нашем «будущем», о том, как жить, когда он уедет в университет, переедет в другой дом или уйдет в поход — на целую неделю. Смутно помню, что целыми днями слушала раннего Моррисси: бродила по саду, качала гладиолусы и периодически восклицала: «Это жизнь! Это любовь!»

Не знаю, одна ли я была такой или это свойственно всем. Поэтому решила не ограничиваться мамиными воспоминаниями и старыми экземплярами «Всего семнадцать» (искренне надеюсь, что шестнадцатилетняя Кайли из Кеттеринга уже узнала, что такое французский поцелуй) и обратиться к специалистам.