Хороший парень

Яшке показалось, будто он ослышался. Быть не может! Он не хотел верить собственным ушам. Неужели его обошли? Значит, ему не доверяют? Нет, тут какая-то ошибка. Просто пропустили одну фамилию.

— Поздравляю!.. — Боярков, стоявший рядом с Яшкой, усмехнулся. — А тебя, между прочим, не назвали. Сгорел, как швед под Полтавой…

Впервые в жизни Яшка не нашелся, что ответить. Промолчал он и тогда, когда кто-то сказал ему вдогонку: «Он теперь не Буланчик, у него псевдоним». Яшка искал Надю.

— Нам надо поговорить, — сказал он, стараясь не смотреть ей в глаза. — Давай выйдем.

— Говори, я тебя слушаю, — ответила Надя.

— Не здесь…

— Отчего же? Тут все свои…

— Это твоя работа? — спросил он грубо.

— Ты о чем? Ах, да, это я настояла, чтобы…

«Она! Это она!..» — Яшка слышал только собственные слова, подступавшие к горлу и клокотавшие там в поисках выхода. Сама признается, что настояла, чтобы кому-то отдали машину, которую он облюбовал. Постаралась нанести ему удар побольнее: знала ведь, как он тоскует по машине и что машина значит для него. И вот, вместо того, чтобы быть на его стороне, Надя ему сейчас говорит: «Ничего, подождешь».

Этого Яшка уже не мог вынести. Промолчать? Ну, нет! Не на такого напали! И он процедил сквозь зубы:

— Понятно… Только ты еще пожалеешь…

Первой его мыслью было уйти из бригады. Довольно ему надрываться и слесарничать для кого-то! Хватит, поработал, сыт по горло! Пусть Надя помыкает другими. Бри-га-дир-ша!.. Раз на то пошло, он, Яшка, не хуже, а может быть, даже лучше, чем она, разбирается в моторах. Но, между прочим, не лезет в начальники, как некоторые…

«И уйду, — решил он. — Теперь не удержите».

Все, решительно все действовало ему сейчас на нервы: и эта размеренная, до скуки однообразная жизнь (барак, мастерские, столовая… работа, еда, сон…), и непролазная грязь, и дожди… Сделаешь два шага, а потом битый час приходится скрести сапоги, чтобы очистить их от налипшей глины. Повесишь возле печки брезентовый плащ, а он не высыхает до утра. Все одно к одному. Час от часу не легче.

Тоска!.. С недоброй усмешкой вспомнил он, как Чижик, еще когда они сидели в вагоне, сравнивал Казахстан с Клондайком и рассказывал о беркутах, о табунах… Как же, беркуты! Хорош Клондайк! В столовой подают на обед рублевые щи и перловую кашу «шрапнель». На ужин — ржавые сельди и чай. Есть деньги, а потратить их не на что. Даже в баню приходится ехать за шестьдесят километров. А если в кои-то веки привезут кинокартину, то будьте уверены, что в середине сеанса погаснет свет.

Но главное даже не это. Главное — Надя…

А стороной, казалось Яшке, проходила настоящая, бурная жизнь. Там люди не довольствовались малым и были счастливы. Строили плотины, воздвигали города. Там, в этом далеком мире, свершались большие дела, тогда как у них — дожди, грязища, тоска…

Было до слез обидно и горько, что так неуклюже сложилась жизнь.

Все свободное время он валялся в сапогах на жесткой койке. Никому, даже Чижику, не рассказывал о своей тоске. Он мрачен? Он сторонится ребят? Нет, Чижику просто показалось…

— Мура… В общем, не обращай внимания, — сказал Яшка Чижику, который на этот раз оказался особенно настойчив. — Как говорится, издержки производства.

— Ты, часом, не заболел? — с тревогой спросил Чижик. — Скажи…

— Заболел! — выпалил Яшка, которому хотелось, чтобы Чижик от него отвязался.

— Тогда на работу не выходи, слышишь? Где у тебя болит?

— Спину ломит, трудно дышать… И вообще… — слабым голосом ответил Яшка, которому в эту минуту и в самом деле показалось, будто он себя отвратительно чувствует. — Хуже быть не может…

— Лежи, лежи… — с беспокойством пробормотал Чижик. — Я тебя своим одеялом укрою. Под двумя тебе теплее будет. Только раньше разденься.

— Ничего.

— Сейчас я тебе порошки дам. От боли. Пирамидон. — Сидя на корточках, Чижик поспешно рылся в чемодане. — У меня есть… Сейчас… Мне мама в дорогу дала. А потом вызовем врача…

— Не надо, — отозвался Яшка. — Это скоро пройдет.

В душе он уже проклинал Чижика за его чрезмерную заботливость. И надо же случиться такому! Отступать было поздно, и Яшка молил бога, чтобы Чижик хотя бы не вздумал вызвать врача.

К восьми часам утра барак совсем опустел.

Койки, заправленные одеялами из серого армейского сукна, мутные окна… Яшке невольно подумалось, что и завтра и послезавтра будут только эти койки и окна и что никуда от них не денешься, как не укрыться в степи от унылого бесконечного дождя, который барабанит по стеклам и сечет по крыше барака.

Яшка долго ворочался с боку на бок, а потом уткнулся лицом в подушку, чтобы ничего не видеть. Ему уже и впрямь казалось, будто он не на шутку болен. Вот стоило ему заболеть, и уже никому нет до него дела. Никто не зайдет его проведать. Кому он нужен такой!

«Ну да, — подумал он с горькой обидой. — На комитете все болтают о чуткости. Но не приведи господь заболеть…»

Ему особенно было обидно, что до сих пор к нему не пришла Надя. А он надеялся. Ему так хотелось, чтобы она пожалела его!