Хорошо быть дирижаблем...

«Все отойдите от края платформы! На прибывающий поезд посадки нет!» Господи, уже половина, а ОН не пришел! Может, случилось что… В воображении Ниночки пронеслась ужасная картина — возлюбленный, распростертый под наглым «Мерседесом»; рука торчащая из-под колеса — за три недели романа она изучила каждый бугорок узловатых пальцев с нестриженными ногтями; гордая голова бессильно откинута, и только имя ее срывается с побледневших уст… Чушь какая! Ниночка переступила с ноги на ногу. Стоять столбом и даже без книжки было неприятно. Люди бегают, суетятся, опять же смотрят тут всякие. Ниночка отвернулась от противного мужика в костюме цвета бильярдного сукна — даже смотреть на него было жарко — и от скуки стала разглядывать проходящих.

…Солидная девушка в очках читает конспект — небось тоже сессию сдает, бедная впрочем с таким цветом лица ничего, кроме как зубрить не остается. Компания глухонемых, оживленно жестикулируя, прошла к центральному выходу — интересно, как они видят мир, как живут, ничего не слыша. Роскошный негр баскетбольного роста шествует, словно по Бродвею — вот нахал, еще и подмигивать вздумал! Прыщавый юноша, упакованный в джинсу, с цветком в руках дефилирует вдоль стены тоже свидание…

А Саши нет. Как всегда. Я его, конечно, очень люблю, но сколько можно динамить? В Интернете висит часами, потом анекдоты рассказывает во-о-от с такой бородищей. Отрастит себе мозоль на седалище — будет знать.

…В парке-то сейчас как хорошо! Травка мягкая, земля теплая, сирень доцветает, листья шумят. Благодать. Забрести в рощицу сосновую у родника, сесть на бревнышке, в небо смотреть, думать монологи о вечном… А я тут торчу дура-дурой…

Ниночка зевнула, оглянулась, оперлась поудобнее о колонну — уже тридцать семь минут, а Сашки нет.

«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Белорусская!» Саша непроизвольно дернулся. Это ж надо — чуть не проспал, впрочем и немудрено по жаре. Сейчас на кольцо, потом до Парка Культуры, духота, давка, мрак сплошной. И все из-за телки какой-то. Лариса, нет Лара — человек обстоятельный, солидный, все при ней, а Ниночка — он произнес про себя имя, растягивая его, будто пробуя на вкус — Ни-и-иночка — пустышка полная. Только и знает хиханьки да хаханьки, Булгаков да Пелевин. Дуться будет сначала за опоздание, потом смотреть этими своими спаниэльими глазками снизу вверх — приятно конечно, но задолбало. Еще разревется, когда скажу. Наверх ее, что ли, сначала вывести — вроде в парк собирались, поцеловать на прощание — а целуется она классно — и чао-какао. Excuse me, baby!

Саша встал неторопливо, покосился на тоненькую вьетнамку напротив — симпатичная куколка, грудку бы ей побольше, — и стал протискиваться к выходу.

Сорок семь минут. Может, часы врут? Вроде с утра правильно показывали… Ниночка прошлась до конца платформы, взглянула на электронное табло — сорок восемь минут.

И где его, спрашивается, черти носят? Говорила мне Олька — не вяжись с компьютерщиками. Только где приличной девушке найти другого? Не с новым русским же роман крутить. В натуре, блин. Светка вон доездилась на «Кадиллаке» до аборта — и фирма у мужика своя, и на Канары катается, а на врача по всем подружкам деньги занимала. Нет, так жить нельзя. Сашка — он, конечно и экономный и э… разговорчивый, зато влюблен по уши и такой старомодный — хоть вешайся на первом суку. Шли бы вы отсюда, девочки, сказал Штирлиц. Штирлиц… А хайры нечесаные ведьма ведьмой.

Ниночка добыла из недр рюкзачка щетку и стала демонстративно приводить в порядок волосы, не обращая внимание на толпу. Люди оглядывались, впрочем было на что. Роскошная копна вьющихся темно-рыжих волос служила предметом законной Ниночкиной гордости, и если бы царица Савская жила в квартире напротив, Ниночка бы, наверное, каждое утро заплетала бы у окна толстые косы, согласно совету О`Генри…

Тьфу, зараза! Щетка зацепилась за дешевенькое гематитовое ожерелье — первый (и единственный) Сашин подарок. Хрусть и пополам! Матово-серые бусинки раскатились по гладкому полу. Только бы не разреветься — тушь паршивая — только бы не разреветься. Ниночка неловко присела на корточки (а вы пробовали когда-нибудь сидеть на корточках в босоножках с шестисантиметровым каблучком-шпилькой?) и стала собирать урожай, уворачиваясь попутно от чьих-то ног. Еще одна, вот у стенки…

— Девушка, Вам помочь? — и кто-то протянул Ниночке бусину, удивительно одинокую на большой ладони.

Ниночка подняла глаза и обмерла на месте — таких парней она видела только в кино, и то редко. Блондин, чуть выше среднего роста, волосы собраны в элегантный хвост, на голове стетсон — черный кожаный стетсон, впрочем незнакомец был затянут в кожу с ног до головы — роскошная косуха с наборным металлическим поясом, шнурованные по бокам штаны, казаки с серебряными звездами на носках полжизни за такие казаки! — , часы на широченном ремешке с четырьмя — кажется, каждая царапинка видна на них — клепками, черный шелковый платок на шее, мягкая бородка, легкий загар, выступающие скулы, синие — ой, держите меня, девки! настоящие синие глаза.