Хотеть не вредно!

Гали дома не было, и Вовка принимал нас сам. Мы, наконец, поели. Со страху аппетит разыгрался, мы смели все, что было на столе. Поболтали с племянниками, послушали непременно Высоцкого, которого брат очень уважает, как и отец в свое время уважал. Ленка, правда, сидела как на иголках, даже к окну подбегала. Уже стемнело, когда мы возвращались домой. Племянники во дворе гоняли на великах, они проводили нас. Подходя к дому, Ленка снова исполнила весь шпионский обряд: выглянула из-за угла, огляделась, только потом пошла к подъезду. И смех и грех.

В квартиру мы тоже входили с опаской: мало ли какой сюрприз ожидает! Манька сидела у телевизора. С трудом отрываясь от экрана, она сообщила, что приходила Наташка, долго звонила в дверь. Стучала и выкрикивала угрозы, но Манька ей не открыла.

— Точно не открыла? — с сомнением переспросила Ленка, глядя в слишком честные глаза девчонки.

— Ну, открыла. Да она просто прошла по комнатам опять и ушла. А так бы колотилась еще час!

Ленка заорала:

— Сколько тебе говорить, что нельзя никому открывать, когда меня нет дома!

Манька пожала плечами и ушла в свою комнату с оскорбленным видом. Ленка совсем расстроилась. Швыряя вещи, она крикнула в сторону детской:

— Сережа не звонил?

— Нет, — крикнула в ответ Манька.

Я чувствую себя предательницей, но ничего не могу с собой поделать. Пряча глаза, с деланной беспечностью говорю:

— Лен, я пойду немного прогуляюсь, ладно?

Я натягиваю полусапожки и чувствую грозу. Ленка выросла передо мной, пылая праведным гневом:

— Ты знаешь, что у нас в поселке ходить страшно по ночам? Каждый день кого-нибудь убивают, горло перерезают. Кошмар что творится. Молодежи делать нечего, обкурятся и — на подвиги. Каждый день кого-нибудь да грохнут! И куда же ты собралась на ночь глядя, можно узнать? И где была в ту ночь?

— Лен, я только прогуляюсь. Ты не закрывай дверь, ладно? Если вы уснете, я не хочу вас будить.

Я выскальзываю за дверь, чтобы не длить разбирательства. Ленка строго смотрит вслед. Потом спокойно произносит:

— Ты обещала мне все рассказать.

— Обязательно расскажу, — киваю я согласно и, облегченно вздыхая, несусь вниз.

Выйдя на темную улицу, я засомневалась: не дала ли маху. Во-первых, страшно. Идти придется по глухим местам, пустынным, опасным. Во-вторых, зачем я иду? Ведь дала себе обещание больше не видеться с Борисом. Что если он сейчас не один? Что я скажу ему? Боже, какая идиотка! Веду себя, как подросток. Пока эти мысли вертелись в голове, ноги делали свое дело. Я неслась по уже знакомым ухабам и колдобинам, вдыхая морозный воздух и выдыхая его с облачком пара.

Целый день меня преследовало желание пойти к Борису и объясниться с ним. Сказать, что я вовсе не такая, как он мог подумать после нашей ночи. Надо поговорить с человеком, узнать его немного. Хотя нет, зачем узнавать? Я же уезжаю. Но нельзя уехать вот так внезапно, даже не попрощавшись. Нет, до чего я дожила! Крадусь ночью по улицам к одинокому мужчине. Сама иду. Однако я буду держать себя в рамках приличия, ничего не позволяя. Поговорю с ним, попрощаюсь. Все в пределах дозволенного. Может, Бори и дома-то нет, уехал к семье или еще где. Я же ничего не знаю про него.

Я почти у цели. Занятая внутренним сложным, диалогом не успела испугаться всерьез. Вот желанный вагончик, в окне неяркий, приглушенный свет. Значит, Борис дома, уже это вселяет надежду. Я чувствую, как начинаю дрожать, словно кошка под дождем. Была секунда, когда я чуть не развернулась и не дала деру. Глупо. Раз пришла, надо стучать и входить. Я прислушалась, прежде чем поднять руку. Полная тишина. Уже поздно, может, он спит?

Неожиданно дверь распахнулась перед моим носом, и я чуть не свалилась со ступенек. Борис, на котором были только черные джинсы, отступил назад, давая мне возможность войти. Еще у него было усталое небритое лицо, но глаза улыбались. Я не нашлась, что сказать, и молча уткнулась ему в грудь, вдыхая уже родной, неповторимый запах его кожи. Он бережно обнял меня и тихо сказал:

— Я уж думал, ты больше не придешь.

— А поискать меня в голову не пришло?

— Я боялся, что ты уже уехала. Ты же не сказала, когда уезжаешь.

— Скоро, — ответила я и тут же отрезвела, вспомнив о своей миссии: произвести добропорядочное впечатление.

Решительно отстранившись от Зилова, я прошлась по комнате. Он, видимо, лежал до моего прихода на неразобранной постели и читал. Я посмотрела на обложку: Николай Гумилев. Борис, натягивая тельняшку, смущенно произнес:

— Вот, решил почитать, раз твой любимый поэт.

— Понравилось?

— Стоящий мужик. Мне никогда не нравились стихи, но эти…

— Конечно, это совершенно мужская поэзия.

Стараясь держаться от него подальше, я стала рассматривать аудиокассеты, валяющиеся возле магнитофона. Среди произведений популярного здесь блатного жанра, который в последнее время по невежеству определяют как шансон, а я называю "Владимирским централом", я неожиданно обнаружила любимый альбом Николая Носкова "Дышу тишиной". Показываю Борису:

— Здесь есть романс на стихи Гумилева.

— Давай поставим, — предложил Борис.