Хождение по мукам

Крандиевская и Ященко были первыми, кто знакомился с еще не завершенным романом. Но и на этом этапе оба сумели почувствовать значительность произведения, которое стало одним из главных в творчестве писателя. В статье 1920 г., предназначавшейся для немецкого собрания сочинений Толстого, Ященко писал: «Роман этот имеет своей задачей художественно осмыслить смысл исторической трагедии, переживаемой ныне Россией: моральное разложение правящих и господствующих классов в последние годы перед войной, войну и революцию. Насколько можно судить по первой части (...) роман этот обещает быть одним из самых значительных произведений русской литературы за последние десятилетия»[350]

. В аналогичной статье о «Хождении по мукам» высказался и М.А. Алданов: «Гораздо более значительным произведением А.Н. Толстого является его последний роман “Хождение по мукам” (...) И по замыслу, и по выполнению это произведение является лучшим из всего написанного Толстым. С него-то иностранный читатель и должен начать свое знакомство с писателем, на которого русская литература возлагает очень большие надежды»[351]

.

Сообщение об очередных двух главах романа пришло в Берлин только в середине февраля 1920 г.: «Милый Сандро, – писал Толстой Ященко, – не отвечал я тебе до сих пор потому, что со дня на день хотел вместе с письмом послать две главы, 14 и 15, но, если бы ты знал, до чего медленно идет работа! Иногда я прихожу в уныние, иногда мне кажется, что так все-таки и нужно. Ты не забудь, что мало-мальски серьезные романы пишутся годами. Я же две почти трети написал в 8 месяцев. И еще – Господь Бог сохранил меня от того, чтобы не кончить роман в октябре, ноябре. С тех пор я очень, очень многое понял и переоценил»[352]

. И далее: «Я со всем согласен с тобой в твоем взгляде на Россию. Знаешь, к этому подходят теперь почти все. За один год совершилась огромная эволюция; в особенности в сознании тех, кто стоит более или менее в стороне. Те, кто приезжает из России, – понимают меньше и видят близоруко, так же неверно, как человек, только что выскочивший из драки: морда еще в крови и кажется, что разбитый нос и есть самая суть вещей. Когда началась катастрофа на юге, я приготовился к тому, чтобы самому себя утешить, найти в совершающемся хоть каплю хорошего. Но оказалось, и это было для самого себя удивительно, что утешать не только не пришлось, а точно помимо сознания я понял, что совершается грандиозное – Россия снова становится грозной и сильной. Я сравниваю 1917 год и 1920, и кривая государственной мощи от нуля идет сильно вверх. Конечно, в России сейчас очень не сладко, и даже гнусно, но думаю, мы достаточно вкусно поели, крепко поспали, славно побздели и увидели, к чему это привело. Приходится жить, применяясь к очень непривычной и неудобной обстановке, когда создаются государства, вырастают и формируются народы, когда дремлющая колесница истории вдруг начинает настегивать лошадей, и поди поспевай за ней малой рысью. Но хорошо только одно, что сейчас мы все уже миновали время чистого разрушения (не бессмысленного только в очень высоком плане) и входим в разрушительно-созидательный период истории. Доживем и до созидательного»[353]

. Очевидно, рубеж 1919—1920 гг. стал поворотным пунктом в работе Толстого над новым произведением, что было обусловлено изменившимися взглядами писателя на события в России. Таким образом, русская революция, дав непосредственный импульс к созданию романа, своим развитием меняла позицию автора, корректировала художественную задачу, тем самым непосредственно предопределяя все трудности и неожиданные повороты творческого процесса. Главы четырнадцатая и пятнадцатая, которые Толстой все-таки выслал Ященко в феврале 1920 г., в окончательном тексте посвящены Первой мировой войне. И уже в них обнаруживаются следы переосмысления писателем недавнего прошлого.

Работа над романом, видимо, затянулась, во всяком случае, не вписывалась в те сроки, которые установил себе Толстой, но это уже не тяготило его. Следующие три главы – шестнадцатую, семнадцатую и восемнадцатую – автор отправил Ященко только в начале мая 1920 г., а перед этим, в апреле, писал ему: «...конец романа мне уже ясен, только очень много забот и дел, чтобы сразу его закончить, да это, кажется, и к лучшему, что я не поспешил с ним: – последующие главы выходят лучше предыдущих»[354]. В начале мая Толстой выразил обеспокоенность изданием своих сочинений на немецком языке: «В каком состоянии находится мое немецкое издание? Я не знаю, подписан ли контракт с тобою, или только ведены были официальные переговоры. Внесены ли К-вом деньги? Приступлено ли к печатанию переводов? Ты понимаешь – прошло 8 месяцев, и для меня, все-таки, неясна общая картина этого дела, а после смерти переводчицы – я уже ничего больше не понимаю»[355]. К началу лета, видимо, стало ясно, что издания на немецком языке не будет, и писатель перестал высылать новые главы романа в Берлин.