Хождение по мукам

Часть правки коснулась изображения футуристов в романе. Толстой снял слова Екатерины Дмитриевны Смоковниковой, прозвучавшие после ухода из ее салона Петра Петровича Сапожкова: «Ну, что, господа? А в нем все-таки есть что-то острое, уверяю вас», – которые указывали на горьковскую оценку футуризма. В мемуарной книге В.В. Каменского, в главе «Максим Горький», рассказано о выступлении футуристов в литературно-артистическом кафе «Бродячая собака» (1915): «В подвал “Собаки” еженочно собиралась петроградская богема. Здесь была эстрада, на которой мы выступали со стихами. На “вечер футуристов” прибыл Алексей Максимович Горький. После нашего выступления на эстраду вышел Горький и, улыбаясь, сказал задумчиво: – В них что-то есть... Эту горьковскую фразу встретили веселым взрывом аплодисментов, и пошла эта фраза гулять по газетам»[538].

Несколько изменил Толстой рисунок образа Елизаветы Киевны в сторону меньшей эпатажности. Так, в сцене обсуждения «Великолепных кощунств» (глава V) автором была снята фраза «Елизавета Киевна предложила, чтобы члены редакции лежали на коврах». В рассказе героини о буре на Черном море слова «я раздеваюся до нага и говорю ему, привязывайте меня к мачте» писатель заменил на «я сбрасываю с себя платье и говорю ему...». Из разговора Елизаветы Киевны с Бессоновым в ресторане (глава VII) Толстой убрал предложение: «Если бы у меня были деньги – я бы гоняла на автомобиле по всей Европе, покуда не сорвалась в пропасть». Кроме того, в «Современных записках», в главе XVIII, Елизавета Киевна сообщала Даше о знакомых футуристах: «Жиров на Кавказе, читает лекции о футуризме. Их там трое – Семисветов, поэт, говорят такого гения еще не было в России, он совершенно отрицает слово, признает только звуки, и Голдшмидт – учитель жизни», – что также было исключено из текста.

Более общими стали характеристики участников «Философских вечеров» (глава II). Философа Борского, о котором в «Современных записках» говорилось: «изгнанный из Духовной Академии за отпадение к социал-демократам, ушедший от социалистов и проклятый ими» (снято в 1922 г.), – что указывало на Н.А. Бердяева. И «лукавого писателя Сакунина», который в журнальном варианте был «автором циничных и замечательных книг» (снято в 1922 г.), – что рождало ассоциации, связанные с В.В. Розановым.

____________

В дальнейшем, уже в Советской России, роман «Хождение по мукам», которому суждено было стать началом трилогии с одноименным названием, неоднократно перепечатывался в составе собраний сочинений Толстого[539]

, выходил отдельными изданиями. Уже в 1925 г.[540] в текст произведения были внесены исправления, дополненные при последующих переизданиях, вплоть до 1943 г., когда вышло в свет первое отдельное издание всей трилогии[541]

.

Часть исправлений, внесенных в текст «Хождения по мукам» (с 1928 г. – «Сестры») на протяжении 1925—1943 гг., могут рассматриваться как дань критике романа в советской печати начала 1920-х годов, но и они являются лишь звеньями широкой панорамы переделки произведения. Непосредственным ответом на статьи о романе А.К. Воронского и В.П. Полонского нужно, видимо, считать правку главы XXIV, в которой речь идет о жизни Аркадия Жадова и Елизаветы Киевны после их возвращения с фронта. Из нее были полностью исключены история семьи Жадова, обстоятельства его знакомства с «интеллигентным рабочим из ремонтных мастерских» Филькой и «проживающим частными уроками московским студентом» Гвоздевым, их спор о целях и средствах переустройства мира, об идее равенства, игравший важную роль в идейно-художественной системе романа. В конечном итоге анархизм Жадова замкнулся на нем самом, да еще на Елизавете Киевне, долгими вечерами вынужденной слушать откровения мужа.

Вероятно, по тем же причинам был снят в главе VII диалог Акундина и Бессонова, в котором раскрывались природа и сущность революции в трактовке, близкой русской религиозной философии. В результате – из романа ушла сюжетная линия Акундин – Бессонов, что существенно обеднило образ последнего, сузив рамки его романной биографии и уменьшив масштаб характера. Одновременно Акундин с центральных позиций переместился на периферию произведения. Соответственно исчезло из текста упоминание «пророка Елисея», или «публициста-социолога», как именовался он в издании 1922 г.