Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466-1472 гг.

В Парвате Никитина поразили размеры храмового ансамбля: «А бутхана весьма велика, с пол-Твери, каменная» (см. «Комментарий», прим. 125). То внимание, какое Никитин уделил описанию скульптуры в Парвате, объясняется необычностью этого вида изобразительного искусства для русского человека, тем более — в храме. Никитин обстоятельно описал всех парватских «бутов», их «женок» и священного быка Нанди. Деловитое описание, в котором путешественник не забыл упомянуть и о материале (черный камень), и о размерах (вельми велик) статуи, и о позе «бута», о всем его внешнем виде, об украшающем скульптуру золоте, — явно предназначено для русского читателя. Зная, что в православных храмах скульптурные изображения были запрещены, Никитин ни одним словом не выразил осуждения широкому распространению их в храмах индуистов, обнаружив широту взглядов и терпимость много видавшего путешественника.

Подвергают сомнению сообщение Никитина, что индийские бутханы «без дверей». Однако не исключена возможность, что в этом сообщении Никитин лишь неправомерно обобщил свои впечатления от своеобразного добуддийского типа храмовой постройки — ступы, которая «представляла собой поставленное на платформу полушарие, сплошь сложенное из кирпича или камня. Поверхность, по-видимому, покрывалась слоем цемента и орнаментировалась. Ступа окружалась концентрической оградой с четырьмя воротами, обычно богато украшенными скульптурой и резьбой»[446]

.

Характерно, что мусульманские религиозные обряды Никитин не счел нужным описывать. Видимо, он рассчитывал, что русские читатели были достаточно знакомы с ними. Вероятно, поэтому он и прибегал иногда к сравнениям обрядов православной церкви с исламистскими, приравнивал свои посты к мусульманским, высчитывал свои праздники, исходя из мусульманского календаря. Он рассказал только о пышном выезде султана в праздник «улу-байрам». Из мусульманских поверий он, по рассказам, сообщает, что на острове Цейлон на горе сохранялся след ноги Адама, а проезжая через Рей, один из крупнейших городов средневекового Ирана, он вспомнил кратко предание об убийстве имама шиитов Хусейна. Может быть, это воспоминание было навеяно тем, что Никитин видел в Рее персидскую мистерию на тему этого события.

Внимательный наблюдатель чужих верований и религиозных обрядов, Никитин на чужбине особо ревностно стремится не нарушить правил своей религии, понятие о которой было для него неотделимо от представления о родине. Он часто возвращается в своих записях к тревожной мысли о необходимости в «Индийской земле» защищать свое право сохранять православие. Основной мотив молитвенных обращений и размышлений Никитина на тему о том, как сохранить на чужбине свою веру, выражен в словах молитвы: «Не отврати, господи, от пути истинного, настави мя, господи, на путь правый». Такая настороженность путешественника во всем, что касалось соблюдения им правил своей религии, имела некоторые основания.

В государстве Бахманидов, по территории которого он путешествовал, высадившись в Чауле — «Чювиле», мусульманские правители вели непрерывную, то усиливавшуюся, то ослабевавшую борьбу с «идолопоклонниками», т. е. индуистами, вынуждая их переходить в ислам. Они сжигали их книги, уничтожали жертвенные сосуды, разрушали идолов и храмы, строя на их месте мечети, а вместе с тем давали привилегии принявшим мусульманство[447]. Эта борьба, внешне всегда носившая характер гонения на религию, была также одним из проявлений классовой борьбы феодалов-мусульман против угнетенного ими крестьянства, в большинстве исповедывавшего индуизм, и внутриклассовой борьбы за власть между феодалами-мусульманами и индуистами[448]. В годы пребывания Никитина в Индии нетерпимость к индуизму несколько ослабела, однако борьба продолжалась. К тому же в государстве Бахманидов индуисты-феодалы нередко занимали видные должности. Терпимее, но также не до конца, был здесь мусульманский закон по отношению к христианам: они сохраняли свободу вероисповедания только в том случае, если были подданными мусульманского государства и платили особую подать; приезжие же христиане через год должны были, если они не уезжали, принять ислам или мусульманское подданство и платить связанную с ним подать, иначе им угрожало рабство, хотя на практике обращение иноверцев в рабство не было обязательным. Именно поэтому венецианец ди Конти, который провел в Индии около 20 лет в первой половине XV в., принял ислам. Никитину, для которого перемена веры была равнозначна измене родине, пришлось на себе испытывать нажим мусульман.