Хожение за три моря Афанасия Никитина (другой перевод и текстологическая обработка)

так, что мы увидим их его глазами. Таким природным рассказчиком и был Афанасий Никитин. Поэтика его повествования, конечно, требует специального исследования, выходящего за рамки данной статьи. Отметим только одно характерное для Афанасия Никитина средство художественного воздействия: использование «сильных деталей» в повествовании, своеобразных «миниатюр», несущих большую смысловую нагрузку: «...A месяць светит, и царь (астраханский. — Я. Л.)

нас видел, и татарове нам кликали: „Качьма, не бегайте 1“ А мы того не слыхали ничего, а бежали есмя парусом. .. А нас отпустили голыми головами за море... И пришли есмя в Дербент, заплакавши (Л, л. 433). А мы поехали к ширъванше (ширван-шаху. — Я. Л.).,.

И он нам не дал ничего... И мы, заплакав, да разошлись кои куды... (Г, л. 379). И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги... А мужики и жонки все нагы, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку... (Л, л. 444). Пути не знаю, иже камо пойду из Гундустана... А жити в Гундустани, ино вся собина исхарчити, занеже у них все дорого: один есми человек, ино по полутретыо алтына на харчю идет, а вина есми не пивал, ни сыты... (Л, л. 454) ... Хлам мой весь к себе възнесли на гору, да обыскали все — что мелочь добренькая, ини выграбили все... (Л, л. 458)». Именно благодаря этим художественным деталям мы получаем представление о настроениях героя на чужбине, и для нас, читающих его сочинение пять веков спустя, «безыскусственные записки» Никитина оказываются более живыми, чем изощренное этикетное повествование мастеров «плетения словес» XV века, — таких, как Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет. Никитин, несомненно, знал и читал «паломники» и «хожения в святые земли», существовавшие в то время, — он заимствовал из них, например, систему кратких указаний на расстояния между пройденными городами, но в остальном он опирался на свой природный литературный талант.

Ведшиеся как дневник записки Никитина в Индии не были рассчитаны на конкретных читателей. Конечно, тверской купец надеялся, что его записки когда-нибудь прочтут «братья русьстии кристияне» (он учитывал даже, как мы увидим, возможность появления и других, недружественных русских читателей). Но все эти читатели предвиделись им где-то в будущем, может быть, после смерти (что и случилось). К запискам Никитин (как и многие авторы дневников) обращался прежде всего для самого себя, чтобы осилить чувство одиночества, а также, возможно, для того, чтобы не забыть в чужой среде русский язык. И именно такое отсутствие расчета на определенного и скорого читателя делало «Хожение» одним из наиболее «личных» памятников древней Руси; мы «знаем» Никитина, представляем себе его индивидуальность лучше, чем индивидуальность большинства писателей вплоть до XVII века.

Можно ли сформулировать основную тему «Хожения» — то общее впечатление, которое составлялось у Афанасия Никитина по мере накопления его наблюдений над «Индийской страной»? Несмотря на отдельные забавные эпизоды, «Хожение за три моря» — невеселая книга. Конкретные цели, которые ставил перед собой Афанасий, когда «очи по

несли» его в Индию, едва ли были им достигнуты. Из «Хожения» мы узнаем, во всяком случае, только об одной торговой сделке, осуществленной автором, — о привозе им в Индию и продаже купленного по дороге «жеребца», да и то принесшего ему серьезные неприятности: в Чюнейре (Джунейре) хан отобрал у него жеребца, требуя, чтобы Никитин перешел в ислам, и только вмешательство знакомого купца-хоросанца помогло Афанасию вернуть его собственность. Конечно, кони хорошо ценились в Индии, где они были редкостью, но сам же Никитин замечает, что у ханов коней было «много добрых», так что продажа одного единственного жеребца едва ли могла считаться значительным коммерческим предприятием.