Хожение за три моря Афанасия Никитина (другой перевод и текстологическая обработка)

Именно последняя фраза дала, очевидно, основание Б. А. Успенскому предположить, что для Никитина вся Индийская страна была «нечистым местом» и что все рассуждения Афанасия, написанные в этой стране, были в глазах их автора заведомо «неправильными». Но сам же Б. А. Успенский справедливо указывает, что «нечистые» места означали в древней Руси и некоторые «микропространства», связанные с повседневным бытом, где поминать имя божье было неприлично — «баня, овин, болото, лес, распутье и т. д.». ⁴⁰Нам представляется, что, говоря о необходимости призывать имя единого бога «на всяком месте чисте», Никитин исключал именно эти «микропространства», а не всю землю, в которой он писал свою книгу. Иначе мы признали бы «заведомо неправильным» весь текст «Хожения», за исключением, может быть, первых фраз, приписанных по окончании записок и приезде в Литовскую Русь, и поставили бы самого Никитина в положение персонажа из известного греческого софизма—«Критянин утверждает, что все критяне — лгуны».

Несомненно, «Хожение» в глазах его автора было «правильной» книгой, отражающей его подлинные воззрения. Зачем Афанасий Никитин записывал некоторые тексты не по-русски? Вероятнее всего, причиной этого было то, что «Хожение» могло все-таки попасть к будущим русским читателям, а среди них могли найтись и такие, которые взглянули бы на кое-какие места в «Хожении» весьма косо. Какие именно? Иногда

' ³⁹

У с п е н с к и й Б. А. 1) К проблеме христианско-языческого синкретизма в истории русской культуры; 2) Дуалистический характер русской средневековой культуры (на материале «Хожения за три моря» Афанасия Никитипа). — В сб.: Вторичные моделирующие системы. Тарту, 1979, с. 60—62.

⁴⁰Там же, с. 62.

это были сугубо откровенные и мало пристойные замечания о вольных обычаях «черных женок». Но в ряде мест высказывались не вполне ортодоксальные взгляды и по религиозным и по политическим вопросам — например, об отсутствии в Русской земле справедливости. Записывая такие пассажи не по-русски, Никитин исходил из тех же соображений, которые побуждали его современника, кирилло-белозерского книжника Еф- росина предупреждать читателя некоторых из переписанных им памятников: «Сего в сборе не чти (т. е. не читай в присутствии нескольких человек. — Я. Л.), ни многим являй».

⁴¹Так же поступал и Никитин. Но зашифровывал он вовсе не то, что было «неправильным» с его точки зрения, а то, что было для него наиболее заветным. Тем большее значение приобретают рассуждения Никитина о широте понятия «правой веры» — Г. Ленхофф заблуждается, когда считает эти высказывания доказательством обращения Никитина в ислам, но сами по себе они бесспорно заслуживают рассмотрения и объяснения.

Для того чтобы понять мировоззрение, постепенно складывавшееся у Афанасия Никитина в «Индийской стране», необходимо постоянно учитывать обстоятельство, на которое мы уже обращали внимание: Никитин был в Индии «гарипом», неполноправным чужеземцем, одним из тех, кого даже не пускали внутрь бидарского дворца-крепости (Л, л. 447 а), метэ- ком — если употреблять аналогичный греческий термин. И это — совсем не обычная позиция для русского писателя, не только в древней, но и в послепетровской Руси. Люди древней Руси хорошо знали социальное неравенство и несправедливость, знали ужасы неприятельского нашествия — особенно с XIII века. Однако в своей стране они жили среди своих. Русь не была включена в состав Золотой Орды, подобно Средней Азии; ее северо-восточная часть находилась в вассальной зависимости от ханов, платила дань, подвергалась карательным экспедициям ордынцев, но русские на Руси всегда находились в огромном большинстве — «га- рипами», метэками они не были. Поэтому и в литературе древней Руси тема метэкства, судьбы иноземца в чужой среде, встречается весьма редко.

Можно назвать, пожалуй, только один памятник XV в., где эта тема занимает существенное место. Это «Стефанит и Ихнилат» — перевод греческого басенного цикла, в свою очередь восходящего к арабской книге «Калила и Димпа» (XI век). «Калила и Димна» тоже не была вполне оригинальным памятником — первоначальным прототипом ее была индийская (санскритская) «Панчатантра», но тема метэкства, «чужезем- отва», была в арабской версии резко усилена: сам составитель «Калилы и Димны» Абдаллах Ибн-ал-Мукаффа был метэком — персом, жившим под властью арабского халифа и казненным впоследствии за ересь. Основная тема первых двух глав «Стефапита и Ихпилата» («Калилы и Димны») —судьба Тельца — «травоядца» под властью «кровоядца» Льва; в связи с этим в книге рассказывается басня о хищных зверях, погубив

⁴¹Лурье Я. С. Литературная и культурно-просветительная деятельность Ёфроспна в конце XV в. — ТОДРЛ, т. XVII. М.; Л., 1961, с. 155.