Хозяева плоской Земли

Непривычно было видеть, как Василика зарделась и в первый момент будто даже не знала, что сказать. Потом спохватилась и отблагодарила поцелуем, как и раньше, в щеку. Мы пошли дальше, и я всё думал, каким образом мне следует поступить. Я слишком хорошо сознавал, что провожу рядом с ней, возможно, последние минуты своей жизни. Она мне нравилась. Не то слово – я был влюблён. Настолько, что боялся в этом себе признаться, чтобы не спугнуть очарованье. Это было совсем не то чувство, которое я питал к Ингрид. Где-то мне попалось определение любви у древних эпикурейцев, которые называли её «дружбой, вдохновляемой красотой». Лучше не скажешь. Только беда в том, что красота Василики настолько бросалась мне в глаза, что я считал совершенно невозможной нашу с ней дружбу. Находясь рядом, я откровенно терялся, и вы даже не представляете, каких трудов мне стоило сохранять внешнее спокойствие, граничащее с наигранным равнодушием. Это вовсе не означало, что я себя недооценивал и стеснялся своей неказистой внешности. Я уже знал, что настоящим девушкам она почти не важна, что им престало видеть в спутнике жизни его суть, его стержень, его душу, в конце концов. За это я как раз был спокоен. Стержня и души во мне хоть отбавляй. Как и скромности, разумеется. А если серьёзно, то я сейчас впервые подумал о том, что от того, как я себя поведу, какое решение приму, зависит, да, зависит всё моё будущее существование. И это не игра, если только игрой не является вся наша жизнь. Я должен был на что-то решаться. Смолчу – и такая возможность не представится мне уже никогда. Никогда? Слово-то какое безнадёжное, непонятное юности, знающей только устремления и чаяния.

– Василика…

– Смотри! Вон она!

Сначала я увидел двух однолицых продавцов в одинаковых меховых шапках и схожего покроя кафтанах, помахивавших в ожидании покупателей: один – топориком на длинной рукоятке, другой – ножиком, похожим скорее на короткую пилу. Близнецы переглядывались и переговаривались, отчего со стороны казалось, что один продавец смотрится в зеркало, вот только непонятно, левый или правый. Уитни я увидел уже после. Я себе такой её и представлял: сгорбленная, с большим птичьим носом, одета во всё чёрное, она не то сидела, не то стояла за прилавком, на котором сиротливо лежало несколько плетёных амулетов и ещё каких-то украшений. Когда мы приблизились, она на нас даже не взглянула, продолжая разминать в скрюченных пальцах какую-то тесёмку. Не зная, хорошо она слышит или плохо, я начал с того, что просто поздоровался. Уитни в ответ только кивнула. Тогда я назвал её по имени. Тот же равнодушный кивок, никакого удивления или интереса. Да, с таким отношением покупателей не заманишь.

– Мне посоветовали к вам обратиться как к знатоку местных сказов, – без обиняков выпалил я.

Старуха только сейчас подняла глаза, и мне показалась, что она смеётся.

– Меня зовут Тимом, и я приехал из Окибара. Собираю легенды и поверья. Вожу туристов.

– Гид что ли?

– Гид. – Откуда только ей было знать подобные слова?

– А ты, Василика, чего тут забыла?

– Я…

– Думаешь, я совсем ослепла и никого не вижу, а кого вижу, того не узнаю? Я вас всех вижу и помню. – Она отложила тесёмку на прилавок и соединила пальцы в морщинистый ком. – Ладно, детишки, не пугайтесь. Рассказывайте, что затеяли. Если бы не затеяли, я бы вам не понадобилась. Путешествовать решили? Да, знаю, знаю, – остановила она по полуслове мою спутницу, – раз твой отец со мной тогда счёты не свёл, ты его теперь вряд ли ослушаешься. Можешь говорить прямо. Я своё отбоялась.

– Тим интересуется захоронением на Ибини. Мы оттуда вчера приплыли. Видели пещеру и странные знаки.

– Понятно, понятно. – Старуха снова посмотрела на меня. – А пруд видели?

Я удивился, почему она спросила про пруд, а не про саркофаг, и утвердительно кивнул.

– Ну, вот в нём-то всё и дело.

– Вы там тоже бывали?! – Я был готов не поверить своим ушам.

– Бывала. Однажды. Давно, правда. Твой дед меня, кстати, туда и возил, красавица. Бабка твоя тогда ещё между нами не встряла.

Последняя фраза прозвучала излишне грубо и родила в моём воображении целую законченную картину произошедшего много лет назад и продолжавшего тяготеть над Варга и поныне. Обвинение Уитни в колдовстве и сглазе предъявляла женщина, с которой та когда-то не поделила мужчину. Снова ревность. Лишнее доказательство того, что к добру это чувство не приводит. Василика, думаю, тоже всё разом осознала, однако быстро совладала с эмоциями. Она изначально старалась убедить себя в том, что не держит на старуху зла, а в ранней кончине матери виноваты ядовитые грибы и трагическая ошибка. Чтобы дать это понять и собеседнице, она снова взяла на себя инициативу в разговоре:

– Что вы знаете о том месте? Расскажите, пожалуйста.

Уитни снова подобрала тесёмку с прилавка и стала её задумчиво перебирать.

– А тебе зачем, дочка?

– Мне интересно, а ему нужно. – Василика кивнула на меня и сделала большие глаза, призывая мою поддержку.