Хозяева старой пещеры

— Не знаю… мне хочется сделать что-нибудь такое… Такое, чтобы если человеку плохо — он посмотрел, и ему сразу хорошо сделалось… Наверное, художником. Знаешь, когда бабушке от чего-нибудь плохо делается, она тогда на целый день в Эрмитаж уходит или в Русский музей и меня с собой берёт. Только бабушка говорит, чтобы быть художником, надо не только рисовать уметь, а ещё очень любить людей. А вот как их любить? Всех вместе или по отдельности?

— Всех вместе нельзя. Они же разные…

— Вот и я так думаю. Если всех, то и Юрку Васильева, а если он жадный, хитрый? Или врагов? Вот ты, почему ты Саньку с Митькой не любишь?

— Сказал тоже… Они нашу пещеру захватить хотят! Только у них не выйдет! Это наша пещера! — Ким поднялся. — Пошли. Есть охота. Скоро мать нас в школу собирать начнёт. Она если что сказала — обязательно сделает. Ты придёшь?

— Зачем? Я же не здешний?

— Ерунда! Приходи. Мы там и подкинем приборовским насчёт Копаней… пусть поищут!

14. Ход конём

Вечерело, когда Ким прибежал к Алёше.

— Айда скорее, — крикнул он, — все давно уже в школе! Мать, знаешь, как не любит, когда опаздывают.

— Куда это вы собрались? — поинтересовалась бабушка.

— В школу, ба, на собрание. Там Нина Петровна всех ребят собирает.

— О! — с уважением сказала бабушка. — Тогда надень, пожалуйста, чистую рубашку.

— Ну зачем, ба? Я же не в театр!

— Алёша, не спорь. Надо уважать, если не себя, то хотя бы тех, кто будет сидеть рядом с тобой. Рубашка в чемодане.

— Алёха, давай живее!

Ким нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

Алёша виновато посмотрел на Кима и нехотя поплёлся к чемодану.

— Давай, давай, — съехидничал Ким, — через рубашку мировой загар всегда получается! — и он самодовольно похлопал себя по голому, загорелому до черноты плечу.

— Вот как? — бабушка подняла голову и внимательно посмотрела на Кима поверх журнала. Едва заметная усмешка скользнула по её лицу к губам.

— Умывался? — неожиданно громко и резко спросила она.

Ким вздрогнул и растерянно уставился на бабушку.

— Кто? Я? — он ткнул себя грязным пальцем в грудь.

— Марш! С мылом! Оба!

— Да я… э… — Ким был так возмущён, что, казалось, позабыл все слова, какие только знал.

— Р-р-разговорчики! — грозно сказала бабушка и быстро прикрыла лицо журналом. Пёстрая обложка дрожала в её руках, словно бабушка изо всех сил сдерживала смех.

Ожесточённо намыливая шею и руки, поливая друг друга из ковшика студёной колодезной водой, ребята пришли к выводу, что самые бесполезные на свете дела им приходится делать по вине взрослых. Зачем, спрашивается, летом обувь? Куда приятнее бегать босиком. Или мыть руки, если целый день плескаешься в реке?

— А бабка у тебя класс, — одобрительно заметил Ким, растирая шею жёстким полотенцем, — генерал!

— Аг-га… — стуча зубами, подтвердил Алёша. От холодной воды всё его белое, не тронутое загаром тело покрылось мелкими пупырышками.

Бабушка придирчиво осмотрела посвежевшие лица мальчишек и удовлетворённо сказала:

— Браво! Оказывается, под слоем грязи скрывались два писаных красавца!

Облегчённо вздохнув, мальчишки кубарем скатились с крыльца.

Нину Петровну они увидели ещё издали, не доходя до кривого вяза возле школьных ворот. Всё в той же голубой клетчатой курточке и коричневой узкой юбке, она сидела на широких перилах крыльца и листала блокнот. Приборовские толпились возле ворот и вполголоса переругивались с заборовскими, по-хозяйски облепившими ступеньки крыльца.

Когда Ким с Алёшей вошли во двор, Нина Петровна спрыгнула с перил, отряхнула юбку и вошла в школу. За нею гурьбой двинулись ребята. Ким с Алёшей вошли позже всех, следом за Митькой Соколовым. Митька был в новой сатиновой рубашке, которую он то и дело одёргивал, но рубаха так и стояла на его спине зеленоватым накрахмаленным горбом. Ким ткнул его в горб кулаком и, изменив голос, тоненько пропищал:

— Бабушка… это… как его… не хотите водицы испить?

Митька дёрнулся, словно ужаленный, замахнулся кулаком, но, увидев, что это Ким, побежал вперёд и уселся за парту рядом с Санькой.

— Сейчас Ястреб увидит тебя и от злости лопнет, — Ким засмеялся и подтолкнул Алёшу локтем, кивая на Саньку. Алёша повернулся и, встретясь взглядом с Санькой, приветливо улыбнулся, стараясь показать, что он нисколько не сердится за плен. Но Санька скользнул по лицу Алёши безразличным взглядом, отвернулся и что-то хмуро сказал Митьке. Митька виновато опустил голову.

— Привет, Ястреб! — улыбаясь во весь рот, громко сказал Ким и обнял Алёшу за плечи. — Ну, как она — жизнь? Вертится?

— Подожди… эт-та… ещё завертится! — обиженно выкрикнул Митька. — Задавака первый сорт, попадёшь к нам на курорт.

— Ладно, ладно, — добродушно ухмыльнулся Ким, — не из пугливых. Нас на пушку не возьмёшь!

Санька вскочил. Оттолкнув Митьку плечом, вплотную подошёл к Киму.

— Нарываешься? — глухо, сквозь зубы спросил он.

Алёша с сочувствием посмотрел на Саньку. Лепягин словно окаменел. Казалось, даже глаза его, неподвижно устремлённые на Кима, превратились в колючие осколки холодного серого камня.