Хозяйка Дома Риверсов

— Я думаю, что герцог Йоркский в первую очередь должен сделать именно это, — осторожно сказала я, — хотя никто из нас не может рассуждать, ни что именно он сделает, ни что следует делать в первую очередь. Он должен править так, словно является королем, вот только он не король. Он всего лишь один из многих знатных лордов, и кое-кто из них весьма его недолюбливает. Я надеюсь лишь, что ему не придет в голову обвинять вашего отца в том, что он не только спас Кале, но и удержал его для Англии. И я очень надеюсь, что он позволит вашему отцу наконец вернуться домой.

Там же, в Графтоне, удалившись в родильные покои, я благополучно родила девочку. Я написала Ричарду, что у нас появилась еще одна дочка, что она очень красивая и что я назвала ее Маргаритой в честь королевы, которая сейчас бьется о стены своей «темницы» в Виндзоре, точно птичка в окно. Но как только я вышла из родильных покоев и увидела, как смирно моя малютка ведет себя на руках у кормилицы, я созвала старших детей, расцеловала их и сообщила:

— Я возвращаюсь ко двору. Я нужна нашей королеве.

Осень в Виндзоре прошла тихо и тянулась как-то очень долго. Деревья медленно меняли свой цвет — сначала пожелтели, потом стали золотыми. Королю лучше не становилось; состояние его было прежним. Маленький принц уже начинал вставать на ножки и даже делать первые шаги. Это было, пожалуй, самое интересное событие за весь год. Наш мирок невероятно сузился, ограничился пределами замка, и вся наша жизнь сосредоточилась на заботе о ребенке и уходе за больным королем. Королева оказалась любящей матерью, она ходила к сыну в детскую и утром, и вечером; и каждый день она обязательно навещала своего супруга. У меня порой возникало ощущение, что мы окутаны некими чарами, и весь наш замок вот-вот погрузится в сон. Мы обе так внимательно следили за маленьким принцем, словно боялись, что и он уснет, как его отец. И я вместе с полудюжиной других фрейлин каждое утро устремлялась в детскую, желая убедиться, что малыш благополучно проснулся. Кроме этого мы, придворные дамы, обязаны были прислуживать королю, хотя единственное, что мы могли сделать, это посидеть с ним, пока он крепко спит. И мы каждый день дежурили подле него, глядя, как медленно поднимается и опускается в такт дыханию его грудь.

Ричард прислал мне письмо; ему наконец-то удалось передать свои письма и отчеты о службе одному из капитанов, направлявшихся в Лондон. Он также отдельно обратился к королевскому совету — намеренно не обращаясь к лорду-протектору — с заявлением о том, что гарнизоном, столько времени не получающим жалованья, командовать невозможно. Поскольку из казны в Кале по-прежнему денег не присылали, тамошним купцам приходилось самим покупать себе защитников; а гарнизон и вовсе считал себя практически не зависящим от Англии. Ричард спрашивал у членов совета, каковы будут их дальнейшие указания, однако подчеркивал при этом, что лишь он сам да лорд Уэллс еще готовы ждать из Лондона каких-то распоряжений. Все остальные — и огромный гарнизон, и матросы в порту, и купцы, и обычные горожане, — давно решили, что английский закон им не писан. Мне Ричард поведал, что в Кале никто не воспринимает герцога Йоркского как лорда-протектора Англии и никто не знает, каким слухам насчет короля Генриха стоит верить. Он интересовался также, возможно ли, по моему мнению, чтобы Эдмунд Бофор вышел из Тауэра и, оказавшись на свободе, вновь попытался обрести былую власть? В самом конце Ричард добавил, что любит меня, очень скучает и считает дни до нашей встречи. Он писал:

«У меня прямо-таки сердце изболелось без тебя, моя любимая, и как только я смогу передать кому-то командование гарнизоном, то немедленно вернусь домой. С другой стороны, я совершенно уверен: если бы меня здесь не было, этот город давно бы уже взяли французы, которым прекрасно известно наше шаткое положение. Я свято блюду свой долг перед нашим бедным королем и нашей несчастной страной и делаю все, что в моих силах. Полагаю, и ты делаешь то же самое. Но клянусь, когда я вернусь на родину, нас с тобой больше ничто и никто не разлучит».

Замок Виндзор, зима 1454 года

Герцог Йоркский был настроен весьма решительно. Желая показать, кто истинный хозяин Кале, и предотвратить атаку французов, он приказал снарядить небольшой флот и сам отправился за море, сообщив, что едет туда, дабы расплатиться с солдатами гарнизона, замириться с ограбленными купцами, повесить предателей и в итоге быть признанным как констебль Кале.