Хозяйка Изумрудного города

Как-то глухой ночью в дверь комнаты раздался бесцеремонный стук. Евгения, работавшая над статьей, вздрогнула. Кто бы это мог быть в такое время?

— Открывайте, мы знаем, что вы дома! — повелел грубый мужской голос.

Евгения, в халате, накинутом на плечи, повиновалась приказанию.

— Гражданка де Форж, — на пороге стоял военный в окружении нескольких человек, также одетых в форму. — Посторонитесь…

Как стервятники на добычу, военные ринулись в ее комнатушку. Не предъявив ордера на обыск, который главный военный держал в руках, ничего не объяснив, они стали переворачивать комнату Евгении вверх дном. Владимира, мирно спавшего, бесцеремонно выпихнули из кровати.

Когда Евгения поинтересовалась, в чем же дело, военный, рассмеявшись, сказал, что она как враг народа не имеет права задавать такие вопросы.

— Что ты делаешь в Советском Союзе? — тыкая ей, сказал он. — Зачем к нам приехала, по чьему заданию?

Французской разведки?

— Что за бред, — спокойно заявила Евгения, не веря в то, что эта фантасмагория происходит именно с ней. — Я желаю беседовать с французским послом, причем немедленно. Если я арестована, то хочу переговорить со своим адвокатом! И требую к себе и моему сыну уважения, вы обязаны позволить мне хотя бы одеться!

— Что ты сказала, французская шлюха? — протянул военный. — У тебя еще какие-то требования? Шпионка, враг народа, вот ты кто!

— Что вы себе позволяете, вы пьяны, — Евгения не терпела беспардонного хамства. — Если бы французский полицейский позволил себе такой тон, то немедленно потерял бы работу. Я пожалуюсь вашему начальству!

Военный, грубо отпихнув Евгению, самолично принялся за обыск. Многочисленные бумаги, чертежи, формулы завернули в три простыни, которые опечатали сургучом.

— Это доказательства твоей вины, предательница, — промямлил военный.

— Вы что, взяли на себя функции суда, раз выносите мне приговор? — продолжила Евгения.

Военный, не выдержав, ударил ее по лицу.

И это был только первый удар, который ей пришлось испытать. В тюрьме, куда ее доставили, со всеми заключенными обращались, применяя меры физического воздействия. Когда Евгения разъяснила следовательнице, даме с жирными волосами и скверным дыханием, что враг народа — это изобретение французских революционеров-якобинцев, устроивших когда-то сумасшедший террор и отправлявших на гильотину своих политических противников и вообще всех, кто выказывал хотя бы малейшее недовольство их режимом, та запустила в нее чернильницей.

Евгения знала только, что арестовали ее по анонимному доносу. Она так и не узнала, кто же наклеветал на нее — коллеги в университете, завидовавшие ее успехам и таланту, соседи по общежитию, желавшие получить ее комнатушку, или родители одноклассников Володи, опасавшиеся дурного влияния «буржуенка» на своих чад.

Никакого свидания с французским послом ей не предоставили, разлучили с Владимиром и запихнули в камеру, заполненную такими же, как она, несчастными и недоумевающими женщинами. Евгении предъявили обвинение в шпионаже в пользу французских и американских спецслужб и краже секретных материалов из университета.

На процессе, который более всего напоминал пародийное зрелище, она попыталась объяснить, что физические формулы не являются национальным достоянием, а интернациональны и принадлежат всему человечеству. Ее немедленно лишили слова. Всех интересовало одно — когда, где и как она встречалась с представителями разведки, чтобы передать им секреты производства атомной бомбы. Кто-то явно хотел сделать на Евгении карьеру, представляя ее как супершпионку, желавшую украсть военные тайны страны Советов.

Она пыталась заявить, что в Ленинградском университете производством ядерной бомбы не занимаются, но ее не слушали. Газеты писали о ней как о ренегатке, которая прославилась еще во время революции тем, что работала на охранку, и теперь, спустя много лет, воспользовавшись добротой советского правительства и товарища Сталина, вернулась на родину, чтобы нанести народу СССР колоссальный ущерб, — и все в таком же бредово-пафосном духе…

Тяжелее всего Евгения переживала расставание с Владимиром, о судьбе которого ничего не знала. Она умоляла сообщить ей, что случилось с ее мальчиком, но ей было заявлено, что, только подписав полное признание собственной вины, она получит возможность увидеться с сыном. Евгения отказалась.

— Моего мужа схватили нацисты, однако, с их точки зрения, он совершал преступления, на самом деле борясь против их режима. Я же не совершила никакого преступления, кроме, похоже, одного-поверила россказням и вернулась на родину. Увы, это не моя родина, это нечто совсем другое…

Ей припаяли восхваление фашистского режима.

Евгения, вдова героя Сопротивления, стала «нацистской сволочью», как писали газеты. Ее присудили к двадцати пяти годам лагерей.

Владимира, как она узнала, отправили в детский дом. Сына Евгения так и не увидела. Ее отправили по этапу в Сибирь. Самый страшный сон стал явью…