Эта встреча сильно задела меня, потому что напомнила о Жане. Я не видела сына почти полтора года. И с тех пор, как я узнала, что он вместе с дедом уехал в Сен-Жан-д’Акр, я не получила даже клочка бумаги, исписанного почерком Жана. Я не знала не то что подробностей, я не знала даже, ни когда мой сын вернется, ни где он сейчас находится. Помимо этого, я чувствовала себя бессильной что-либо изменить. Мне оставалось только ждать и надеяться, что с ним ничего не случится и что у моего отца хватит благоразумия, чтобы привезти Жана домой хотя бы на это лето. Единственное, что я сделаю тогда, — это уже никуда не отпущу Жана. Разве что в коллеж в Итоне.
И я снова, уже в который раз, подумала: но ведь у меня есть другие дети. И они-то не в Сирии, я могла бы их видеть, потому что имею на это полное право. В конце концов, это чудовищная несправедливость — то, что Александр выдумал мне именно такое наказание. Я должна бороться хотя бы за дочерей, и, черт побери, если он будет непреклонен, я тоже перестану обращать внимание на условности и перестану быть щепетильной. Если он действует любыми способами, лишь бы досадить мне, почему я должна сдерживать себя от обращения в республиканский суд?
А еще… Очень тяжелы были ночи. Просыпаясь, я часто воображала, что Александр рядом, иногда даже протягивала руку, чтобы через несколько секунд очнуться и убедиться в том, что все это мне только кажется. Его присутствия мне не хватало просто физически. Ушло из моей жизни что-то такое, что позволяло мне чувствовать себя спокойно каждую минуту. Я понимала, что со временем это пройдет, но сейчас мне было трудно. И так не хотелось расставаться с тем, что я имела раньше.
Словом, накануне Рождества я сказала Авроре, что уезжаю, и через десять часов пути была уже у Констанс. Там я узнала, что Александр, видимо, домой еще не возвращался. Я решила подождать, потому что была уверена, что к празднику он непременно явится.
Там же, у графини де Лораге, я вдруг вспомнила о Брике и подумала, что если кто и поможет мне, так это он.
2
Прожив несколько дней у Констанс, я узнала, что Александр, предположительно, находится в Ренне, и, не выдержав, поехала туда, надеясь, что встречу его хотя бы случайно. Ведь нам все-таки надо было объясниться: наши отношения я считала невыясненными, и многое еще не было решено. В частности, вопрос о детях. Я понимала, что поступаю не слишком гордо, когда пытаюсь гоняться за своим — бывшим или теперешним? — мужем, но, честно говоря, сейчас мне было не до гордости. Кроме того, у меня был повод, надо было навестить племянника в коллеже.
Я проведала Ренцо, привезла ему рождественские подарки и пообещала забрать его из коллежа на святки. По пути оттуда я зашла в лавку и совершенно машинально приобрела золотые ножнички для обрезания сигар — как бы в подарок Александру на Рождество. Я понимала, что это, наверное, ни к чему. Просто мне хотелось это сделать. Эта покупка как-то уменьшала боль в душе и создавала иллюзию того, что я еще могу все наладить.
Правда, найти Александра в Ренне оказалось делом невозможным. Я побывала в отеле дю Шатлэ на улице Шапитр и выяснила только то, что и тамошним слугам меня впускать в дом не велено. Но, по крайней мере, я поняла, что Александр сейчас там не живет. Может быть, конечно, он находится у друзей или где-нибудь в гостинице, но все это показалось мне слишком запутанным, и я прекратила поиски. В конце концов, пора было вспомнить о чувстве собственного достоинства.
Брике, узнав, что я хотела бы его видеть, явился в Гран-Шэн в сочельник, когда уже начало смеркаться.
Я давно его не видела. Я даже как-то забыла о нем и теперь сожалела об этом. Поэтому, увидев его, я первое время внимательно его разглядывала, отмечая происшедшие с ним перемены.
Ему был почти двадцать один год, он, конечно же, сильно возмужал и теперь больше походил на юношу, а не на мальчишку, но все равно оставался нескладным, долговязым и очень тощим. Как и прежде, была изрядно взлохмачена его густая шевелюра. И, честно говоря, вид у него был такой неухоженный и неприкаянный, что я, прежде чем начать говорить, по-матерински пожалела его и усадила за стол. Он с жадностью набросился на суп с шалфеем и чесноком, отведал жареной рыбы и цветной капусты — словом, воздал должное всем блюдам, принятым в сочельник. Потом, уже доедая треску, приправленную перцем, он насилу проговорил:
— Как хорошо, ваше сиятельство, что вы обо мне вспомнили! И нехорошо, что вы ушли и бросили меня. Я ведь без вас никто в Белых Липах.
Я усмехнулась.
— Разве ты не знаешь, как я ушла? Мне было не до тебя, Брике. Я шла почти босиком.
— А что вы хотите теперь?
Прежде чем ответить, я некоторое время наблюдала, как он расправляется с улитками, а потом намазывает конфитюр на круглую сдобную лепешку.
— Герцог сейчас в замке? — спросила я, уверенная, что ответ будет отрицательный.
— Приехал нынче утром, — пробормотал Брике с набитым ртом.
Я даже приподнялась с места от неожиданности.
— В замке? Ты говоришь, он в замке?