Хозяйка собственного поместья

На мой вкус, сейчас в кладовой как раз был порядок. Сундуки с полезными вещами вроде инструментов, отрезов ткани, мотков шерсти и с одеждой, подходящей для работы в саду, стояли поближе, а те где лежали шелковые платья матери и Настенькины полупрозрачные «платья для спальни», как я их окрестила, стояли подальше вместе с вышедшей из моды или старой детской одеждой.

Но Марья целенаправленно двигалась именно к этим сундукам. Откинула крышку одного. Внутри лежали футляры, сделанные из натянутой на каркас из прутьев ткани. В футлярах хранились шляпки. В своем прежнем мире я бы с удовольствием перебрала их, любуясь переливами шелка, кружевом и перьями, но здесь лишь убедилась, что в сундуке нет ничего полезного, и задвинула его до лучших времен.

Марья вытащила верхний футляр, заглянула внутрь.

— Ну хоть тут ничего не переворошила. Значит, так. Вот этот капор… — Она вынула шляпку с широкими полями только спереди, закрывавшими лицо, будто ветеринарный воротник. — Как раз сейчас по погоде будет, он тонкой шерстью подбит. Наденешь в дорогу.

— Да мне и платка в дорогу хватит!

— Смерти моей желаешь, касаточка? Я же от стыда помру, а потом второй раз, когда на том свете маменька твоя спросит, дескать, чего же ты за деточкой моей не приглядела, выпустила ее в город оборванкой! Значит, этот в дорогу. А этот —днем в город будешь надевать. — Она уложила шляпку нежного кофейного цвета в коробку и поставила ее на пол. Достала еще одну. — Этот и этот.

Пока я подбирала выражения поприличней, Марья вытащила из сундука еще коробку.

— Вот эта чалма шелковая — на вечер.

Чалма и в самом деле была произведением искусства: сложно уложенные складки нежно-голубого шелка, подчеркивающие цвет Настенькиных — или пора уже думать «моих»? — глаз. Шелк дополняли перья и стразы — или настоящие камни?

Только, пока я разглядывала это сокровище, в голове упорно крутилась поговорка про корову и седло.

— Ежели куда поедете вечером, напомни аспиду, чтобы жаровню в карету не забыл поставить. А то знаю я тебя — рубашку под платьицем намочишь, как на бал или в театру ехать, ни одна шаль не спасет.

Кажется, сейчас кондратий хватит меня.

— Я не собираюсь на бал! И в театр тоже не собираюсь! И, даже если бы собиралась, я еще в своем уме, чтобы в мокром белье зимой…

— Так весна уже, — кротко заметила Марья. — Как тут удержаться и на бал легкое платьице не надеть?

Похоже, те платья, которые я считала предназначенными исключительно для соблазнения мужа, были вечерними. Конечно, под них полагалась нижняя сорочка, возможно, не одна, и юбки, однако, если смочить ткань, они ничего не будут скрывать.

Но где, спрашивается, логика? Помнится, Виктор на штаны отреагировал как подросток, а тут платья, в которых видно практически все… Или решает контекст? На пляже купальник не вызывает никаких неуместных реакций, но попробуй приди в нем в магазин. Быть раздетой на балу приличнее, чем ходить в штанах по саду?

— Раз уж мода такая, куда теперь деваться, — с той же показной кротостью продолжала нянька, но улыбка ее лучше всяких слов сказала мне, что Настенька таки выезжала в мокром белье. Удивительно, как она вообще до своих лет дожила!

— Это не мода, это дурдом! — возмутилась я. — Где-нибудь в Африке, может, и сойдет, но мы в… — Я осеклась, вспомнив, что мы не в России, а в Рутении.

— Не знаю, где та самая Африка, но раньше ты другое говорила, дескать, красота требует жертв, — все же не удержалась от упрека нянька.

— Ума не было, — проворчала я. — Чуть не померла, так поумнела.

Марья покачала головой, но решила тему не развивать. Достала еще один футляр.

— Значит, это вторая чалма. И капоров нужно хотя бы…

— Так. — Мое терпение лопнуло. — Хватит. Никакой чалмы! Никаких мокрых платьев! Собери мне чулки, нормальные, шерстяные, по сезону. Нормальные платья, с длинным рукавом. Фланелевые сорочки и шерстяные нижние юбки, чтобы не околеть, пока до города доеду!

— Так для того жаровню в карету ставят!

— И пока по лавкам разъезжаю! По лавкам, слышишь, а не по балам!

Очень я сомневаюсь, что оскандалившуюся жену позовут на бал. Даже если позовут — не поеду, скажу, что голова болит, чтобы не позориться.

— Так как же без театры!

— Какого театра! — взвыла я. — Какой театр вообще может быть в месте, которое называется Большие Комары!

— Как какая, императорская. Летом, когда императрица в свой дворец приезжает, и театра с ней.

— Сейчас не лето!

— Так зимой они на… как его… гастролю, во! …приезжают. Со всего уезда баре собираются поглядеть. Маменька твоя очень любила. Говорила, что столичная жизнь дорогая, поэтому нечего там особо делать, дом жильцам сдала. А театра приезжает, и ни времени, ни сил на дорогу не жалко.

— Дом в столице? — не поверила я своим ушам.

Марья поняла невысказанный вопрос.

— С молотка ушел. Ты, помнится, костерила аспида на чем свет, что не стал его выкупать. Говорил, дескать, у него самого дом в столице есть, и хватит. Тогда ругалась, а как вернулась, еще пуще. Мол, сейчас бы ты уехала туда, а не прозябала бы в этой лачуге.