Хозяйка замка Ёдо

Тятя тоже присутствовала в зале, сидела рядом с Хидэёси, пока он принимал благопожелания от собравшихся, и вдруг запечалилась, подумав о том, что среди знатных воинов на этом пиру нет Удзисато Гамоо. Будь он в живых, всё равно, наверное, не смог бы приехать, поскольку земли, находившиеся на его попечении, лежали далеко от Фусими. Он и в былые времена нередко пропускал шумные празднества. Не было его на пиру в честь взятия Одавары, не заглядывал он ни в Осаку, ни в Ёдо, не показывался на приёмах, которые устраивались цветом воинского сословия. Кабы владения Удзисато располагались поближе к Осакскому замку и Киото, он непременно занимал бы на пирах одно из самых почётных мест подле зрелых воинов самых высоких рангов, рядом с Иэясу Токугавой и Тосииэ Маэдой. Но Тятя ни разу не видела его среди гостей.

От грустных мыслей мучительно заныло сердце, стало трудно дышать. Тятя не могла столь внезапно покинуть официальное празднование и лишь позволила себе упереться дрожащей рукой в пол, склонившись вперёд. Посидела так немножко, опустив глаза, отчаянно стараясь справиться с болью в груди. Когда она выпрямилась, подняла голову, сердце уже отпустило, боль ушла так же внезапно, как и нахлынула. Разум снова прояснился, и она задумалась вдруг, уж не по своей ли воле Удзисато Гамоо выбрал для себя судьбу изгнанника в дальних землях и не остался даже на пир по случаю взятия Одавары? Ведь среди знатных полководцев наверняка немало было таких, кто завидовал его молодости, отваге, самообладанию, а потому боялся… Если хорошенько поразмыслить, то внезапная смерть Удзисато Гамоо выглядит весьма подозрительно… Но кто мог бояться Удзисато? Без сомнения, Иэясу Токугава. И конечно же Тосииэ Маэда, да и все остальные… Тятя задумчиво скользила взглядом по лицам воинов, сидевших в зале собраний. Взгляд остановился на профиле Хидэёси, и сердце вновь пронзила боль. Тятя поспешно отвела глаза. Потом смежила веки, подумав о том, что и сам тайко должен был испытывать страх перед растущим могуществом Удзисато Гамоо. Быть может даже, тайко боялся его больше всех именно потому, что сам выпестовал в нём талант полководца и знал его лучше, чем другие воины…

Когда пир подошёл к концу, Тятины подозрения развеялись. Теперь она даже находила странным, что подобные мысли могли прийти ей в голову.

И всё же впоследствии, на протяжении всей своей жизни, она то и дело возвращалась к двусмысленным обстоятельствам гибели одарённого полководца, только вступившего в возраст силы[101], вспоминала мужчину, к которому некогда питала глубочайшую привязанность. И каждый раз её начинали одолевать сомнения, от них кружилась голова и замирало сердце — верные признаки того, что предчувствие, посетившее её тогда, на пиру, было верным, интуиция не обманула. А потом сомнения отступали и Тятя приходила в недоумение: что за демон навёл на неё морок, откуда взялись эти дурацкие мысли, отчего позволяет она так разыграться своему воображению?

После запоздалого празднования Нового года Тятя немало времени потратила на то, чтобы разобрать дары, доставленные вместе с благопожелательными письмами. В замке Фусими несколько покоев были завалены отрезами шёлка, китайской парчи, льна и прочими подношениями. Хидэёси, Тятя и нянька с Хирохи на руках обходили залы один за другим, любуясь дарами.

В начале лета Хирохи отвезли в Осакский замок. Разлука опечалила Тятю, но она знала, что нужно смириться и думать о будущем сына. Если ему суждено в один прекрасный день стать хозяином Осаки, пусть живёт там. Тятя сразу дала Хидэёси согласие на переезд.

В семнадцатый день двенадцатой луны Хирохи получил взрослое имя — Хидэёри. По этому случаю в Осаку явились императорские посланники. Его величество пожаловал Хидэёри меч и пятьдесят штук китайской парчи. Принц крови, придворные вельможи и даймё со всех провинций прибыли с поздравлениями и подарками. Тятя воспользовалась возможностью повидаться с сыном и тоже приехала в Осаку. Там она, впервые за несколько месяцев сидя рядом со своим мальчиком, полюбовалась величественными танцами актёров театра Но на сцене, специально устроенной во внутренних покоях замка.

Таким образом в различных формах был подтверждён статус Хирохи как наследника дома Тоётоми: он удостоился придворного ранга и принял взрослое имя, даймё поклялись ему, четырехгодовалому малышу, в верности. Его мать была бы совершенно счастлива, кабы не одно печальное обстоятельство: сын отныне княжил в Осакском замке, вдали от неё, подле Госпожи из Северных покоев. Поэтому как только Хидэёси прибыл в Фусими, Тятя под предлогом того, что воздух Осаки пагубно сказывается на здоровье ребёнка — у него со дня переезда несколько раз поднималась температура, — потребовала, чтобы тайко построил сыну личную резиденцию где-нибудь поближе к Киото. Когда речь заходила о ребёнке, Хидэёси неизменно терял здравый смысл и превращался в ополоумевшего от любви отца, так что и на сей раз он даже не подумал спорить с Тятей.