Хозяин Чудовищ (СИ)

Дверь хлипкая, старая, рассохшаяся зеленая краска торчит крошечными колючками, тщетно пытаясь скрыть дефекты древесины. Выломать ее не заняло много времени. Бабка, та самая, что "не по-божески", ночевала в подсобке, подскакивает на кровати, заспанная, не понимающая, что происходит, путается в цветастом одеяле. А тут довольно уютно, сваленные в угол пакеты с пожертвованными вещами, уже упомянутая одноместная кровать, наверное, старше отца Виктора, столик и тумбочка. Старуха, лицо, как пожеванный изюм, видит плохо, щурится. И начинает визжать надтреснутым фальцетом, когда взгляд спотыкается об спинные плавники, жабры и клыки. Рыбл не может нормально сжать кулак из-за когтей, отчего прямой в скулу выходит слабым, смазанным, так, вскользь зацепил костяшками. Но ходячей рухляди много и не надо, голову мотнуло в сторону и она заткнулась, поперхнувшись воплем. Хватаем под руки и вытаскиваем наружу. Обдирает колени о бетон.

Массивная дверь в храм не была заперта.

Тройка врывается внутрь. Полумрак, разрезаемый колеблющимся светом свечей. Его отблески пляшут на ликах святых, символике Единого, позолоченном металле подсвечников и рамок икон, а так же забившемся в угол прилавка, заставленного свечками, миниатюрными сборниками молитв, цепочками и иконками.

-Господи Единый и Всемогущий, ради Святого Имени Твоего, помилуй и спаси хранимых рабов твоих, спаси души заблудшие, приведи их к свету...

Он молился. Высокий, худощавый, с окладистой, тронутой проседью бородой, священник молился.

Молился, когда раздались первые автоматные очереди.

Молился под крики разрываемых на части людей.

И молился, когда мои слуги выковыривали его помощницу из здания.

Я... честно, затрудняюсь сказать что-то внятное по этому поводу. Посему рыблы набрасываются на него со спины, заламывают руки и упирают мордой в икону, которую по каким-то праздникам толпы прихожан обязаны по очереди целовать.

-Спаси рабов твоих, спаси нас...

Рабов... блять, они открыто это признают, пиздец.

Ну же, яви себя. Покажись, мразь.

Ничего.

Ладно, хорошо, я тебя понял, подонок.

Пальцы амфибии погружаются в чернявые волосы жреца, свитые в тугую косу. Когти царапают кожу затылка. Рыбл упирает его лицо в огни свечей. Борода с шипением исчезает кусками. Мясо краснеет, пузырится. Расплавленный воск прилипает к коже и стекает на ткань рясы вместе с кусочками плоти. Вся трепетно оберегаемая в душе святость не в силах противопоставить что-то боли. Крик поднимается вверх, резонируя от стен и безразличных ко всему святынь. Где ты?! У порога колокольни бабка переставала дергаться, горло вскрыли когтями от уха до уха. Максимально грязно. Четыре рваные раны, шейные мышцы пропахало до позвонков, лоскуты кожи, кровь бьющая толчками на асфальт и белую плитку ступеней. Конвульсивные судороги напоследок разбили ноги и тонкие узловатые пальцы.

Ничего.

Слово "Х О З Я И Н" выводят кровью на стенах подсобки. На стенах колокольни, внешних и внутренних. Темные рубины крови на ступенях и перилах. Площадка с которой открывается отличный вид на Каменск, мой город греха и порока. Огонь, пятна взрывов, столбы дыма и точки выстрелов. Вокруг месива, оставшегося от шеи обвязывают веревку, которую дергают, дабы породить звон колоколов. Она темнеет от крови. Ноги трупа не достают до пола, он покачивается из стороны в сторону, а ему в такт вторят колокола. "Х О З Я И Н" на иконах. "Х О З Я И Н" на остатках раскуроченного ящика для пожертвований на нужды храма. "Х О З Я И Н" вырезано на обнаженной груди священника, прибитого кусками подсвечников к символу Единого, занимающего половину стены. Руки сложены над головой крестом, железо прошло между лучевыми и локтевыми костями. С ребрами вывернутых стоп провернули нечто похожее. Плюсевидные кости раздробило, оставив распухшие мышечные мешки, истекающие кровью. Я не добивал его - сам подохнет, а если нет будет всем рассказывать как его Единый заступился за обездоленного почитателя и навалял монстрилам проклятым.

Кровь смешивается со свечным воском.

Я убил последовательницу Единого в его же храме, измывался над его жрецом, осквернил его вотчину их кровью. И ни малейшего отклика.

Здесь бог мертв.

Глава 12. Ночь зверя ч. 4

Однажды, куря у сторожки после очередных похорон, Тоха услышал от одного мужичка фразу - "самые прибыльные способы использования земли, строить платные сортиры и кладбища". И вот спустя "дцать" лет все еще нет аргумента против.

Рыть могилы в сорок шесть - такое себе удовольствие, возраст дает о себе знать. Тяжко это, на одну могилу в среднем, если не перенапрягаться, уходит пять-шесть часов. По жаре или на морозе. Зимой так вообще мозоли не лопаются, а ссыпаются в рукава снежной крошкой, земля твердая, пуленепробиваемая. Впрочем, при холодах ценник повышен, так что ладно.