Хозяин дубравы. Том 1. Желудь

— Так, по прошлой осени на большой лодке к нам привалили, — нашелся Неждан после небольшой паузы. — Она у них сломалась. Вот, пока чинили, я их допекал расспросами.

Ответ его не вызвал доверия. Вон как переглянулись усмехнувшись.

— А с камнем тоже он тебя учил? — спросил главный в отряде.

— А что с камнем? — попытался прикинуться дурачком Неждан.

— Это ведь ты те камни у землянки обивал, чтобы острыми сделать?

— Я.

— И кто тебе сие показал?

— Никто. Увидел, как скололся камень. Случайно. И решил попробовать. Сами видите — не очень идет, — кисло улыбнулся Неждан и показал сбитые пальцы. — Да и кто такому учить станет? Не слышал я, чтобы кто-то из людей таким занимался.

Опять что-то не то ляпнул.

Вон как лица напряглись. Впрочем, ни возражать, ни расспрашивать далее они не стали о том, откуда знания. И «сменили пластинку»:

— А зачем ты сие творишь? — поинтересовался Жирята, опередив Боряту.

— Так, хвороста рядом почти нет. Как еду готовить? Как зимой греться?

— Ой ли? — усмехнулся Жирята.

— Мал я. Юн. Многого не ведаю. Родителей моих угнали. Вот и живу как могу, своими думками. Рядом-то никого нет. Кто подскажет, как верно дела делать?

Все на эту шпильку промолчали.

Отец Неждана ослушался решения стариков рода. Проявил строптивость. За что был наказан, как и вся его семья. Совсем прогнать не прогнали. Разрешили на земле рода жить, пусть и на выселке. На будущий год наказание, по весне, завершалось, а тут такой удобный набег…

— Семью вернуть получится? — спросил Неждан после затянувшейся паузы. — Куда их повели?

— На восток. К рекам, что в Оар[5] впадают. Там обменяют на что. Или на жертву ведут. А может, и так, и этак. Надо глядеть — кто их взял.

— А разве большой род по такому случаю всех мужей не может собрать в кулак? Сколько у нас семей? Если всем по копью взять да щиту и следом бросится, разве не смяли бы?

На него посмотрели, как на идиота. И прекратили на этом беседу, сведя ее ко всяким малозначительным вещам.

Поужинали.

Легли спать, не ставя, впрочем, Неждана в ночное дежурство.

А утром почти без разговоров позавтракали и стали собираться. Спешили. Хотя Неждан, как ему показалось, коснулся какой-то табуированной или очень нежелательной темы.

— Ты за нами не ходи, — серьезно произнес Борята, когда парень взял свое копье. — Не твое это дело.

Неждан промолчал, лишь нахмурился.

Он ведь и не собирался. И вообще, что вечернее резко прекращение разговора, что утреннюю спешку не понимал. Да и эти слова.

— Мы к тебе заглянем, как что узнаем, — хлопнул его по плечу Жирята, истолковав это сложное выражение лица по-своему.

— Да. Обязательно расскажем. Ты лучше за Вернидубом ухаживай.

— До весны? — максимально ровно переспросил Неждан.

— До весны. — кивнул главный. — А там многое по-иному пойдет.

— Дань мне платить по осени не с чего.

— Никто ее с тебя и не возьмет.

Неждан в какой-то момент хотел попросить соли. Хотя бы полкило. Но не стал. Поняв — не дадут.

Ситуация же складывалась гаже некуда.

Иго с данью.

Набеги каких-то неприятных соседей.

И нищета. Просто чудовищная нищета. Вон, со ста восьмидесяти двух семей выставить даже дюжину воинов не получилось. Нормально снаряженных. Ведь ни доспехов, ни металлического оружия.

Кошмар!

Катастрофа!

Неждан в этот момент ужаснулся, осознав то, какой резонанс вызовет обретение им металлического инструмента. Особенно в каком-то значимом количестве. Ощутив острый привкус проблем. Ведь не по Сеньке шапка. Могут и отобрать…

[1] Жирята этимологически связан с двумя версиями. Или «живой», или «жирный, сальный», возможно, что эти значения были синонимичны. В старину, когда постоянно имел место голод, диаметр человека уважался. А эпитет или даже имя такого толка воспринимался исключительно позитивно. Например, в новгородских летописях фигурирует такое женское имя как Жирка, наравне с Жирятой, Жирославом и прочими подобными формами.

[2] Здесь автор опирается на вероятные традиции анимизма, которые предполагают для славян. И да, в это время бытовал эвфемизм архаичного названия животного — «бер» (бурый, то есть), откуда и «берлога». Который позже был заменен другим эвфемизмом «медведь», и последующими, такими как «косолапый», «Михаил Потапыч», «мишка». Праиндоевропейцы называли медведя «арктос» или «харктос», откуда латинский «урсус» и греческий «арктос». В славянских языках после трех палатализаций и прочих параллельных процессов это должно было дать форму «орша» или «ръша». Для праславянского языка в его архаичной форме, вероятно, «оръха» или как-то так (где «ъ» это сверхкраткое «о», призвук).