Хозяин Колодцев (сборник)

Для приманивания эльфушей, объяснял Юстин Аните, лучше всего годится ребенок лет до шести-семи. Почуяв в поле малыша, эльфуши слетаются, будто на мед: рассаживаются вокруг малыша на цветы и на ветки, складывают прозрачные крылышки — и заводят вроде бы беседы, то есть взрослому кажется, что это просто череда мелодичных звуков, отдаленно похожих на человеческую речь, но Юстин отлично помнил, что, когда он был маленький и сидел вот так же в круге хрупких разноцветных созданий, речь эльфушей казалась ему вполне осмысленной, хотя и однообразной. Они бесконечно повторяли что-то вроде: «Хор-рошо… Мал-льчик… Быть хор-рошим мальчиком — хор-рошо…», — повторяли то хором, то поодиночке, на разные голоса и с такими разными интонациями, что маленький Юстин готов был слушать их часами…

Когда ему исполнилось восемь, эльфуши потеряли к нему интерес, но дед скорее обрадовался, нежели огорчился. Он сказал: ты совсем большой… И научил выманивать эльфушей из летнего сада манком.

И вот, когда небо уже начало сереть, Юстин и Анита залегли в высокую граву среди спящих ромашек, поставили рядом фонарь с цветными стеклами, и Юстин протянул Аните манок — хрупкую дудочку с вертушкой. Запах влажных трав поднимался до неба; Анита облизнула губы — сердце у Юстина подпрыгнуло — и подула; дудочка нежно заскулила, вертушка завертелась, издавая неповторимый эльфушачий звук, потому что в каждой лопасти была особая прорезь, и воздух, пробиваясь сквозь нее, по-особому свистел…

Анита манила и манила, и скоро к обычному шелесту утреннего ветра добавился необычный — шелест прозрачных крыльев. Эльфушей было много, штук десять; они кружились над фонарем, над замершими в траве людьми, иногда соприкасались крыльями и чуть не падали, но выравнивались вновь. Юстин ждал, что они, как обычно, покружатся-покружатся, да и пойдут танцевать на цветах, сбивая росу; случилось иначе. Эльфуши, слетевшиеся на манок, впервые в жизни Юстина — вернее, впервые с тех пор, как ему исполнилось восемь — заинтересовались людьми.

Небо светлело. Один большой изумрудно-зеленый эльфуш опустился Юстину на грудь. Юстин замер — в эльфуше почти не было веса, но сапожки с подковками щекотали и царапали грудь. На голове у зеленого эльфуша был желтый обруч, вроде как кольцо с иголочками, а справа и слева от кольца острыми листочками топорщились уши. У эльфуша было белое лицо, почти человеческое, с длинными темными глазами, острым носом и маленьким розовым ртом. Юстин встретился с эльфушем взглядом — и невольно перестал дышать; изумрудное существо взвилось над ним, растопырив руки и ноги, будто обхватив невидимый мыльный пузырь, и Юстин услышал будто издалека, будто из детства:

— Тили-тили… Хор-роший. Тили-тили… Тесто — хор-рошо…

Сразу два эльфуша, нежно воркуя «тили-тили», опустились Юстину один на грудь, другой на живот. Юстин чуть не вскрикнул, попытался подняться, но три других летающих существа вились у его лица, обнажая в улыбке маленькие острые зубы; нежно-розовый эльфуш уже перекусывал нитки, на которых держались Юстиновы пуговицы, а кто-то еще перегрызал завязки штанов.

— Тили-тили… — заклинанием стелилось над травой. — Тили-тили-тили… Тессто, тессто…

Манок давно уже молчал. Эльфуши кружились над Анитой, высвобождая ее из одежды, а она не сопротивлялась, завороженно улыбалась. Ее платье, разобранное по частям, уже лежало рядом светлой лужицей, сразу пять поющих эльфушей подхватили подол ее рубашки и с натугой потащили вверх, а под рубашкой не было вообще ничего, кроме самой Аниты.

— Тили-тили-тили-тили… Тессто, тессто…

От эльфушиного пения мутилось в голове и бежали мурашки по голой спине, голой до самых пяток.

Фонарик с цветными стеклами опрокинулся на бок и погас.

* * *

— Ты… знал? Про эльфушей?

— Не знал.

Анита смеялась:

— Зна-ал… Все знал…

Юстин обомлел:

— А ты… знала?

— Все знают, — смеялась Анита, — что эльфуши клюют на детей и на влюбленных… Я-то сразу все поняла, когда ты мне манок показал.

Юстин чувствовал себя очень красным, очень счастливым и очень глупым. Они лежали в сене, под навесом, и Аните пора было уходить, но она не могла, потому что небо заволокло тучами и собирался дождик.

— Ты права, — сказал Юстин, закрывая глаза. — Тебя не обманешь… Конечно, я знал.

…Он чувствовал, как выступают на глазах слезы. Не от горя; Анитины губы были средоточием всей на свете нежности, у Юстина будто горячее солнце взорвалось внутри, он плыл, как в топленом молоке, и ничего, кроме Анитиных увлажнившихся глаз, не видел.

— Тили-тили… — еле слышно пели в ушах несуществующие голоса.

По навесу стучали капли, Юстин плавился в своем счастье, пребывал в своем счастье, в их общем, разделенном, оранжевом и синем, ярком солнечном счастье. Потом они долго лежали, убаюкивая друг друга, не было холодно, ни о чем не надо было беспокоиться, и закопченное Анитино стеклышко с отшлифованными краями лежало у Юстина на голом плече.

Потом он заснул.

* * *