Хозяин Леса

— Понимаешь, я для него не сын. Я наследник. Продолжатель дела. Потому в Политех и запихнул: «Надо быть в курсе современных технологий». А я петь хочу! Сочинять, играть и петь!

Голос сорвался на крик, и словно подгадав, запищал мобильник. Мирон яростно рыкнул в трубку:

— Да! Нет. Сам доберусь. Сорри, Володь. Нервы. Всё, отбой.

Потёр ладонями лицо, щёлкнул зажигалкой, втянул дым. Уже спокойнее произнёс:

— Когда пошли паники, отец приставил человека. Водитель, телохранитель, шпион. Но мужик вменяемый, не мельтешит. Стараюсь не обижать.

Янек, всё это время сосредоточенно ощупывавший часы, ткнул пальцем в корпус.

— Зря ты на отца бухтишь, Мирон-кун. Таскать на себе почти двести граммов серебра — гарантированно предъявить шванц всякой мелкой нечисти. Слабые сглазы и проклятия тоже блокнет — по большей части. Вот смотри.

Зося закатила глаза: начинался выпендрёж. В лучах закатного солнца Мирону по очереди были предъявлены массивные серьги, кольца, браслеты, цепочки на щиколотках и кулон в форме анкха, украшенный мелкой филигранью. К чести зрителя, отреагировал тот почти равнодушно, лишь в очередной раз изогнул губы.

— Вся эта шамбала — не моё. Сорри. Не осуждаю, но вот вообще не моё. Проклятия…

Впрочем, последнее слово прозвучало иначе. Будто в него был вложен некий иной смысл. Будто оно срезонировало с чем-то в душе говорящего. Цапнуло струны, которые принялись звенеть и плакать.

Мирон докурил и тут же достал следующую. На реплики Янека, разведшего светскую болтовню, он отвечал всё реже и односложнее. Пальцы его подрагивали, напряжение в глазах копилось и искрило.

Наконец парень встал, медленно провёл ладонью по грифу гитары.

— Хороший инструмент, — выдавил он с заметным трудом. — Сорри. Пойду я.

Быстрым, нервным шагом Мирон устремился к переходу в сторону Сосновки. Зося тоже погладила гитару и слезла со скамьи. Её взгляд встретился со взглядом брата.

Янек держал в руках серебряные часы.

* * *

Трещал валежник, осыпались рано порыжевшие листья. Мирон ломил по прямой, не разбирая пути. Он спотыкался, едва не падал, хватался за шершавые стволы, тяжко хрипел и снова топал вперёд. Ладони дрожали всё сильнее, пальцы правой разминали левую, лицо бледнело в тон к глазам.

Упершись лбом в очередную сосну, Мирон достал пачку. Неверным движением попытался вытянуть сигарету, рассыпал половину, выругался. Лес вокруг плавно приплясывал, кружился, нырял, погружаясь в бочаги теней. Ночь заходила со спины и тянулась к затылку своей чёрной рукой.

— Иду, — вдруг отчётливо произнёс Мирон. Выпрямился, передёрнул плечами и снова побрёл, загребая ступнями. — Иду уже. Да иду я. Всё, всё, иду…

Теперь глаза его были закрыты. Впрочем, это ничуть не мешало.

* * *

В комнате Янека духота стояла всегда. Не спасала даже вечно открытая форточка. Квадратный в плане зал населяли шкафы с книгами — и стеллажи, с виду уставленные всяким хламом. Там обретались камни всех форм и цветов, деревянные фигурки, пучки трав в пакетиках, пузырьки с жидкостями и не только. На верхней полке самого высокого стеллажа стоял чёрный лакированный ларец. Стену напротив завешивала подробная карта звёздного неба с зодиакальными созвездиями, утыканная булавками и расчерченная карандашом. Над картой висела сабля, потёртой рукоятью выдавая боевое прошлое.

Сидя прямо на полу, Янек подвинул глиняную плошку, наполненную водой, и аккуратно опустил на дно круглое зеркальце в металлической оправе. Между плошкой и им самим легли часы Мирона. Зашуршала тетрадь, запах старой бумаги усилился.

От запястий и до самых плеч, забираясь под чёрную футболку без рукавов, по рукам Янека бежали тонкие линии, знаки, узоры и символы. Часть из них напоминала карандашные чертежи со звёздной карты. Часть неярко, холодно светилась в такт движениям ладоней.

Почувствовав сторонниепульсации, Янек шикнул:

— Зоська! Отсядь и не маши чакрами, и так маячок едва теплится!

Сестра послушно отодвинулась, сложила руки на коленях и начала дышать глубже, размереннее. Алые угольки яшмы, мерцавшие в темноте, притухли. Можно было работать.

Часы Мирона уютно устроились в сжатом кулаке. Янекпотянулсяк зеркалу. Он почувствовал, как приближается водная гладь, вдохнул поглубже…

И нырнул. И вынырнул натой стороне.

Теперь он словно парил над огромной чёрно-белой фотографией, отпечатанной почему-то в негативе. Мир казался плоским, двумерным, искажённым, будто через «рыбий глаз». Опознав Сосновку, Янек сжал кулак с часами сильнее и полетел, слушая их слабый, обиженный зов.

Сквозь бурелом пробиралась человеческая фигурка. Были и другие: не такие яркие, не такие целеустремлённые, они спокойно прогуливались по дорожкам и тропинкам парка. Эта же пошатывалась, чуть не падала, взмахивала руками. Курс её уверенно лежал в сторону болота, так до конца и не осушенного мелиораторами.

Вот путник врезался плечом в дерево. Крутанулся, упал — но через секунду воздвигся обратно, словно марионетка, которую потянули за ниточки. Постоял на месте, передёрнул плечами и продолжил ковылять.