Хозяин Спиртоносной тропы

А сама, волнуясь, краснела, вспоминая, как сегодня выпроводила темпераментного урядника, пока не рассвело.

— Мне-то что? Мне никакого дела нет, когда он последний раз приходил. Одно хочу у тебя попросить.

— Что надобно? — навалилась на стол Порунья, желая угодить племяннку во всем, лишь бы он молчал про Раскатова.

— Банка у тебя из-под ветчины знатная, — брякая деревянной ложкой внутри емкости, начал Кузька. — Из нее хороший котелок для одного сделать можно. Проволоку к краям закрепить — и готово! В тайге самое то!

— Бери! Бери, племянничек! Мне не жалко, — затараторила Порунья, радуясь, что Кузя, а значит, и родные на Спасском прииске еще не знают о ее любовной связи с Раскатовым.

Простившись со словоохотливой тетушкой, Кузька подался в контору Крестовоздвиженского прииска. Пока не кончилась смена, ему надо было застать на месте Коробкова, чтобы передать бумаги.

Ему повезло. Управляющий был на месте, об этом ему сказал Раскатов на крыльце. Покуривая трубочку, обдавая Кузькино лицо запахом свежевыпитой водки, урядник встретил его как родного, осведомился о делах, здоровье. Поговорить ему было не с кем, излить душу не перед кем. За годы службы на прииске он надоел всем своими разговорами хуже застоялой крапивы за конюшней, поэтому любой, кто его видел, старался уйти от общения. И это для Михаила Ивановича было обидно. Взяв с Кузьки слово, что тот вернется сюда для важного разговора, Раскатов посветлел, надеясь, что так и будет.

В коридоре конторы никого. В комнате Коробкова слышны приглушенные голоса. Кузя постучал в дверь, когда разрешили, вошел. Коробков, как всегда, за столом. Рядом с ним на стуле — Власик.

Увидев Кузю, оба замерли с белыми лицами, будто увидели покойника. Недолго рассиживаясь, Власик подскочил, восковым голосом проговорил:

— Пойду я, Василий Степанович. После договорим. — И, будто сорвавшийся жеребец, проскочил мимо Кузи в дверь.

Коробков махнул рукой, подозвал Кузю:

— Здорово ночевали! Что у тебя?

Приняв бумагу и прочитав ее, глухо выругался:

— Дурак дураком, и уши, как у осла!

Было понятно, что они были сказаны в адрес Заклепина. Написав ниже короткое послание, Коробков передал бумагу назад и отпустил его. Кузя, довольный, что не пришлось ждать, как это бывает обычно, поспешил удалиться.

Распоряжение Заклепина было исполнено. Теперь ему следовало найти Митьку Петрова. Для этого надо было пройти мимо Раскатова на крыльце, который обязательно привяжется с пустыми разговорами. В конце коридора была вторая дверь из конторы, которая выводила на склады и конюшни. Кузя хотел шмыгнуть туда, но внезапно возникшая мысль, наоборот, подтолкнула его к разговору с урядником.

Очутившись на крыльце, как и предполагалось, он очутился в цепких объятиях словесной морали Раскатова, который очень обрадовался свободным ушам. Не теряя времени даром, начал допрос:

— А скажи-ка, Кузька, как там поживает Степан Моисеевич Соколов?

— Да ничего поживает. Кабы не ремень — брюхо бы по земле волочилось, — отвечал Кузька, вроде как между делом, желая перебрать в котомке вещи.

— А чем занимается?

— Откель мне знать?

— Что же он, мизгирь лупатый, обещал меня на Троицкую неделю пригласить пображничать, а сам молчок?

При данном определении Кузьку едва не прорвало от смеха. Представил Соколова: действительно, глаза навыкат и ходит с раскинутыми по сторонам руками — чисто мизгирь. Теперь-то он постарается, чтобы это прозвище на прииске не забылось. А сам вынул из котомки пустую банку из-под ветчины, поставил рядом с собой на лавке.

— Откуда она у тебя? — взяв ее в руки, переменил тему разговора Раскатов.

— В тайге нашел, на тропе по Шинде. Кто-то бросил. Подобрал, хотел из нее котелок сделать, да все некогда, — не задумываясь, соврал Кузя, продолжая рыться в котомке.

Урядник взял банку, покрутил в руках, понюхал, тут же сделал вывод:

— Это наша банка из-под ветчины. Такой ветчины сейчас ни на одном прииске нет, только у нас на складе.

— Ну уж и нет. Может, кто из спиртоносов через перевалы приволок? — подливал масла в огонь Кузька.

— Никак не можно.

— Почему это?

— Через Саяны возят китайскую ветчину и тушенку. А на этой вон аглицкими буквами так и написано, что из-за моря, а потом по железке доставлена.

— Откуда ж она тогда могла там, на Шинде очутиться? — стараясь казаться равнодушным, спросил Кузя, хотя в голове кипели мысли от открытия.

— Так это могли Власик с Котом бросить. Они давеча где-то в тайге пропадали.

— Ну, может, и они, — стараясь быть равнодушным, согласился Кузька, едва сдерживая эмоции: все-таки Власик! К тому же узнал имя его спутника, державшего его под стволами.