Читаем Хозяин урмана полностью

Мы вошли. В чистой и светлой комнате, выкрашенной в теплый молочно-бежевый цвет, стояли буквой «П» пять односпальных кроватей, возле каждого изголовья — невысокая тумбочка. Слева от входа — дверь в туалет. Справа у стены — столик, над ним — зеркало. Пациент занимал место в дальнем левом углу. Он лежал на спине поверх одеяла, одетый в опрятную больничную пижаму, и не мигая смотрел в потолок. На наше появление человек никак не отреагировал.

На вид ему можно было дать лет сорок. Очень худой, заросший многодневной темной щетиной, почти бородой. Собственно, на лице его единственной запоминающейся деталью был нос — длинный, породистый, с небольшой горбинкой. Глаза глубоко запали, губы превратились в едва заметные нитки.

Мы, не сговариваясь, расселись по свободным кроватям вокруг пострадавшего. Олег достал из кармана свою неизменную записную книжку в кожаном чехле, раскрыл и извлек несколько фотографий. Внимательно просмотрев их и поглядывая на найденыша, он протянул одну мне.

— Он?..

Я в свою очередь сличил фото и оригинал.

— По-моему, он.

Ракитин отобрал снимок, перевернул и прочитал:

— Бурых Михаил Геннадьевич, 1980 года рождения, не женат. Профессия — рабочий-топограф.

Я присвистнул:

— Двадцать девять лет?!

— М-да!.. — крякнул, не выдержав, Дюха.

Только Сотников остался невозмутимым. По-моему, так его вообще было трудно чем-либо удивить. Расторгуев тоже сравнил фото и пациента и покачал головой:

— Надо же! Какой же, однако, он испытал стресс, чтобы за две недели постареть на десяток лет?!

— А он вообще хоть что-нибудь говорит? — снова спросил Ракитин.

— Бормочет иногда… То ли зовет кого-то, то ли поминает… — Доктор в затруднении потер подбородок. — А!.. Вспомнил! Этот бедолага, когда его только привезли, все время повторял одну фразу… что-то насчет хозяина урмана…

— «Хозяин забрал всех»? — живо уточнил я и опять почувствовал знакомый зуд в кончиках пальцев: есть след!

— Д-да, вроде бы… Бред какой-то! Что поделаешь — стресс!..

— А где его нашли? — вдруг подал голос Сотников.

— На Семеновской заимке, километров двадцать вверх по течению Бакчара. Лесничий с внуком его подобрали и сюда привезли.

Я быстро подмигнул Олегу, он понял и строго поинтересовался:

— И где я могу найти этого лесничего?

— Он рядом живет, — с готовностью пояснил Расторгуев, явно проникшись уважением к суровому «капитану из столицы». — Урочище Еловый Ключ.


* * *

До урочища добрались только поздно вечером. Уже стемнело. Небо оставалось ясным, и как только дневное светило отправилось отдыхать, на его место тут же высыпали крупные яркие звезды. Мою верную «хундайку» пришлось оставить возле здания РОВД, потому что местные лесные дороги были ей явно не по силам. Обских с удовольствием уселся за руль видавшего виды «уазика», мы расселись в салоне. Однако даже столь могучая машина преодолела двадцатикилометровый путь за два с лишним часа. Причем нам дважды пришлось вылезать и сообща выталкивать внедорожник из совершенно феноменальных промоин, видимо, не просыхавших круглый год.

Дорога фактически уперлась в новенькие тесаные ворота, за которыми мы обнаружили просторный двор и вполне современный, я бы даже сказал — типовой, брусовой дом с верандой и резным крыльцом. Справа от дома расположился вместительный сарай с боковым навесом, похоже, предназначенным для парковки автотранспорта, которого сейчас не наблюдалось. О его недавнем присутствии говорили и заметные колеи, испестрившие эту часть двора.

Калитка оказалась заперта на щеколду, но два окна в доме призывно светились мягким медовым светом, и я, решительно отодвинув почему-то замявшегося Ракитина, постучал подвешенным на столбике деревянным молотком по жестяной тарелке, прибитой тут же.

Однако на сигнал сначала откликнулись отнюдь не хозяева. Внезапно откуда-то слева к калитке молча метнулся огромный волкодав. Он грудью налетел на жалобно крякнувший штакетник, мощные клыки клацнули перед самым моим лицом. Я невольно отпрянул.

— Но-но, парниша, полегче! А то я могу и огорчить! Как ты встречаешь гостей?

— Скорее он тебя огорчит! — нервно хохотнул Дюха.

Волкодав внимательно посмотрел на него и снова клацнул зубами.

— Кто там? — раздался с крыльца бодрый голос, и перед нами появился рослый, широкоплечий парень в рыжей «москитке» и пятнистых штанах, босой.

Он быстро и цепко оглядел нашу притихшую компанию и безошибочно выделил старшего — Ракитина. Подошел, схватил собаку за загривок, и пес сразу расслабился, опустил лобастую башку и сел на хвост рядом с хозяином.

— Кто такие? — спросил парень Олега.

— Это люди из города, Степан, — вышел из-за спины Ракитина сержант. — Принимай гостей.

— Ночь на дворе… — задумчиво произнес парень.

— Дело у них серьезное, — веско добавил Обских. — К тебе и деду Илье. Насчет найденыша вашего.

Степан еще раз пристально глянул на нас, турнул на место волкодава и отпер калитку.

— Проходите… гости.

— Неудобно как-то, — тихо пробормотал Ракитину Сотников.

— Неудобно на потолке спать, — привычно огрызнулся Олег, и я тут же ткнул его в бок. — Извини, капитан, это от нервов, — поправился Ракитин.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза