Хозяин видений

Я покачала головой. Лучше так, чем просидеть всю ночь в углу, вооружившись сковородкой, и ждать, когда прилетит непонятное существо, с которым даже Эрик не знает, как справиться.

Я хотела ответить, что не против. Даже рот открыла. Но он успел раньше — взял меня за руку, а через секунду меня захватило ощущение полета, мир смазался и стал походить на размытую фотографию. И мы очутились в просторной синей комнате.

Никогда не любила такие перемещения, но еще больше не любила, когда это делали внезапно, и я не успевала задержать дыхание. Тогда сильнее тошнило.

— Черт! Разве можно так делать?

— Что такое? Тебе не понравилось? Я думал, тебе нравится все стремительное.

Издевается? Снова? Серьезно?

— Вот тебе стремительное! — воскликнула я и резко толкнула его.

Этого он явно не ждал. Пошатнулся и упал на кровать. Но реакция у него была что надо, поэтому успел схватить меня за руку, и я полетела вместе с ним, вернее, прямо на него. Получилось весьма двусмысленно. Эрик не растерялся — собственнически прижал меня к себе и томно произнес:

— Вот знал, что ты не любишь ждать, но чтобы настолько… — И добавил наигранно-серьезно: — Что ж, я готов.

— Иди ты! — ответила я, но улыбку сдержать не смогла. — Может, отпустишь?

— Мне так больше нравится.

— Я серьезно, отпусти.

— Как жаль, что все так быстро закончилось, — с сожалением проговорил он и ослабил хватку. Я выбралась из цепких объятий и встала.

— Очень концептуальный подход к ремонту, — сказала, осматривая комнату. — А главное, не нужно угадывать, какой у тебя любимый цвет.

— Тебе не нужно ничего угадывать. Можешь просто спросить.

— У нас прямо вечер откровений получается. Я тебе — о сольвейгах, ты мне — про кан. Кстати, что это за мир такой? Мне снился он недавно, там было озеро и лотосы. И жрецы хищных курили кальян на берегу.

Эрик звонко рассмеялся. Сел на кровати, слегка откинувшись назад. Длинные волосы рассыпались по плечам, и выглядел он неприлично очаровательно в сером свитере, оттеняющем глаза, на темно-синем покрывале, в свете ночных светильников.

— Я не знаю, — признался он. — Почти ничего не известно о кане. Только то, что в этом мире открываются тайные знания, и человек переходит на новый уровень сознания. Из кана есть выходы в места, о которых неизвестно на земле. И возможность переродиться в новом качестве.

— То есть ты ничего о нем не знаешь, но все равно туда хочешь? А мир, в котором родился, провел, можно сказать, лучшие годы своей жизни, бросаешь?

— Считаешь меня авантюристом? — серьезно спросил он.

Я пожала плечами. Присела рядом с ним и сложила руки на коленях.

— Не знаю. Я всегда мечтала жить здесь, иметь семью или хотя бы… что-то иметь. Попробовать стать счастливой.

— Ты же себе ничего не позволяешь. Для счастья нужно дать себе свободу, а ты сковала себя рамками, которые сама и придумала.

— Рамками этого мира?

— Рамками собственных табу, — улыбнулся он. — Ты когда-нибудь спрашивала себя, чего на самом деле хочешь?

Тебя. Сейчас я хочу тебя. Забыть, что ты уходишь. Что мне некуда вернуться. Что все, что у меня есть — это здесь и сейчас. И нарисовать себе будущее, которое никогда не станет реальностью.

— Постоянно спрашиваю… — прошептала я.

Воздух налился жаром, сгустился и наэлектризовался. За окном бушевала метель. Снежным в этом году выдался февраль. По-настоящему зимним — с сугробами, кусючим морозом, скрипучим снегом и ослепительно-яркими солнечными днями. Хорошо было думать, что я потерялась в феврале, возможно, потеряюсь и в марте, и в апреле… И в том месяце, когда Эрик, наконец, найдет, что ищет.

Не меня.

— Это настолько страшно? — Грудной голос успокаивал и гипнотизировал одновременно. — То, чего ты хочешь?

— Фатально, — честно призналась я.

Это была правда. Если я полюблю его — по-настоящему, глубоко — не смогу отпустить. А он все равно уйдет. Уйдет и останется — во мне. Постоянным напоминанием об упущенном счастье.

— Тогда, может, перестанешь себя об этом спрашивать? — прошептал он и приподнял мой подбородок. — Я-то давно в курсе, чего ты хочешь…

— Вот как? И чего же?

Он посмотрел на мои губы. Мимолетно, стремительно. А затем поцеловал. Я потерялась. В напоре его теплых губ, в прикосновениях ладоней — настойчивых, властных. Его рука запуталась в моих волосах, а вторая притянула ближе и обняла за талию. И вот я уже лежу, а он склонился надо мной и лукаво смотрит в глаза. Молчит. Улыбается. И ждет.

— Неправда, — прошептала я, пытаясь сохранить остатки здравого смысла, но его выжигал взгляд льдистых глаз. Шелковистые волосы касались моей щеки, щекотали и дразнили. Светлая бровь слегка приподнялась, выражая недоверие.

— Ой ли?

— Вовсе я этого не хочу!

Казалось, даже голос выдавал меня — низкий, хриплый, призывный. И взгляд — наверняка тоже затуманился. Но взгляд и голос — не слова. Если я признаюсь, если скажу…

— Конечно, правда, — уверенно возразил Эрик. — Ты же постоянно об этом думаешь.

— И вовсе я не… Ты просто самоуверенный наглец, вот ты кто!

Странно, что я говорю это и все еще его обнимаю. Или не странно? Какая разница вообще?

Как хорошо! Не отпускай меня. Никогда не отпускай.