Хозяин земли русской? Самодержавие и бюрократия в эпоху модерна

Вместе с тем в обществе говорили и о возможности скорой политической катастрофы. К. П. Победоносцев еще в сентябре предрекал, что курс, выбранный Святополк-Мирским, неизбежно приведет к кровопролитию как на улицах столицы, так и в провинции. 19 октября в салоне Е. В. Богдановича один из видных на тот момент чиновников министерства внутренних дел Б. В. Штюрмер предрекал скорую революцию. Неделю спустя, 25 октября, публицист крайне правого толка Н. А. Павлов делился с Богдановичами своими планами по продаже имения и перевода всех денег за границу, «так как близится время, когда надо будет бежать из России». В конце ноября по Невскому проспекту ходили толпы с красными флагами. Пока полиции еще удавалось справиться с этими выступлениями. «На днях я имел счастье представляться царю и докладывал ему искренно и правдиво, как мог и умел, о состоянии, в котором находится общество, – 15 декабря П. Д. Святополк-Мирскому писал московский предводитель П. Н. Трубецкой. – Я старался объяснить ему, что то, что происходит, n’est pas une emeute, mais une revolution

(не мятеж, но революция. –

К. С.

); что вместе с тем русский народ толкают в революцию, которую он не хочет и которую государь может предотвратить». Но это можно сделать, продолжал П. Н. Трубецкой, лишь доверившись общественным силам, пойдя им на серьезные уступки.

1 ноября Святополк-Мирский вновь у императора. Опять он говорил о необходимости участия выборных в законотворческом процессе. «Да, это необходимо, – соглашался государь, – вот им можно будет разобрать ветеринарный вопрос». «Ваше Величество, да я не о том говорю, – тут же отреагировал министр, – а о праве постоянного участия в законодательстве». Спустя несколько дней, 4 ноября, Святополк-Мирский дал указание помощнику начальника Главного управления по делам местного хозяйства С. Е. Крыжановскому составить соответствующую записку. «Исходная точка – невозможность двигаться дальше по старому пути и необходимость привлечь общество к участию в делах законодательства. Указания князя были весьма неопределенны: ни в чем не затрагивать основ самодержавного строя, не намечать никаких новых учреждений, не касаться земских начальников, а с тем вместе облегчить общественную самодеятельность и наметить ряд льгот, могущих быть благоприятно принятыми общественным мнением и не угрожающих прочности ни государственного строя, ни порядка управления. Все это было высказано отрывочно и в значительной части в виде ответов на вопросы».

Если правительственная «весна» осени 1904 г. внушала обществу одновременно надежды и опасения, то полицейские чины и цензурные власти она полностью дезориентировала. Так, по воспоминаниям современника, местные власти Саратовской губернии вполне благосклонно относились к организации банкетов, на которых открыто заявлялось о необходимости введения конституции. Например, такого рода банкет состоялся 2 ноября в здании вокзала при проводах делегатов на ноябрьский земский съезд. Собралось около 150 человек: земцы, представители третьего элемента, врачи, адвокаты. Открыли шампанское, звучали тосты, советы, наказы. Кто-то из земских служащих прочел адрес с изложением политических требований третьего элемента. Когда же собравшиеся вышли на перрон, некоторые даже затянули «Марсельезу». И вот только тут терпению жандармов, спокойно наблюдавших за всем происходившим, пришел конец. Они подбежали к толпе и пригрозили, что могут принять суровые меры. «Год назад ссылали в места за допущение желаний самых законных, высказанных в тайных совещаниях в губерниях, а теперь статья в журналах „Права“, кажется, целиком из „Освобождения“», – писал орловский земец, человек влиятельный в столичных кругах, А. А. Нарышкин, историку Н. П. Барсукову 6 декабря 1904 г. По всей видимости, Нарышкин имел в виду весьма резкую по тону статью Е. Н. Трубецкого «Война и бюрократия», опубликованную 26 сентября и вызвавшую настоящий фурор в обществе. Она понравилась как человеку весьма умеренных взглядов А. В. Олсуфьеву, так и неославянофилу А. А. Кирееву. Как вспоминал И. В. Гессен, ее всюду цитировали, выражения Трубецкого стали крылатыми, а редакция получала множество писем с выражением сочувствия и одобрения. «Статья брата Евгения в № 39 „Право“ „Война и бюрократия“ имела совершенно исключительный успех, – сделала пометку в записной книжке О. Н. Трубецкая. – Не только со всех сторон сыпались ему приветствия, но учреждались стипендии его имени в университетах и других высших учебных заведениях. Он блестяще открыл эру нового направления внутренней политики – „эру попустительства“, как ее называет здешний Трепов, „эру доверия к общественным силам“, как называют ее земцы».