Хозяин жизни – Этанол

Мы гнали самогонку, отец в это время жил так, как всегда мечтал – нигде не работал, зато на регулярные выдачи с бабкиной пенсии бегал к платформе Перово и покупал каждый день по два стакана вина. Оно продавалось в разлив из бочки на колесах гостями с Кавказа…

Сначала отец сопротивлялся напору Хозяина и поддерживал видимость жизни – по крайней мере маленькая комната, та, в которой сейчас живет Егор, принадлежала ему. В большой жила бабушка.

Меня так же встречала собачка Чапа – с искренним восторгом, на который способны только собаки, она вставала на задние лапы и, ожидая ласки, быстро-быстро махала передними.

Потом мы с отцом, как правило, уединялись в комнате и, включив какую-нибудь запись домашнего концерта Высоцкого, где великий поэт пел под бульканье наливаемой в стакан водки, звон вилок и угадываемых затяжек, тоже пили.

Бабушка была бдительна и зорка – она могла заглянуть в самый неподходящий момент, но что-то не очень мы ее боялись. Я стал совсем взрослым – отслужил в армии, зачесывал назад волосы, поскольку только в таком виде жесткие кудри выглядели более– менее прилично, настоящие усы нависали над губой.

Конец был близок. Помню, отец приехал к нам на Подбелку и удивил как меня, так и матушку своим неожиданным аппетитом. За любым застольем, какие бы разносолы не красовались на скатерти, отец не ел а закусывал. Холодец таял в его тарелке рядом с неизменными салатами и селедкой под шубой. Один аккуратно откусанный соленый огурец использовался как после первой рюмки, так и после десятой. Матушку, которую Юра как-то назвал «бешеной бабой», такой алкогольный аскетизм проводил в негодование – и она давала волю языку, а иногда и рукам. То есть кормила отца, который расслабленно сопротивлялся но, кажется, получал от такой своеобразной заботы удовольствие, с ложечки…

Так вот – он приехал и поразил нас своими округлившимися щечками и аппетитом. Он охотно съел полную тарелку мятой картошки с мясом, отдал должное салату, попил кофе.

Сытная еда его не отрезвила, а сморила. Решено было не отправлять его домой, поскольку автобусы от нас в Перово ходили по известному только водителям расписанию и ждать их можно было в такое время несколько часов.

Он вполне благочинно разделся, продемонстрировав чистую майку, улегся и заснул.

А дальше началась жуть. «Мам! Мааам!» звал он бабушку с перерывами в несколько минут. Мы подходили, теребили его, будили, объясняли, что он в гостях и бабушки Мани тут быть не может. Отец разлеплял припухшие глаза, охал, извинялся, засыпал – и все начиналось сначала. Утром, похмелившись холодным пивом, он собрался и уехал.

Я бывал у него нечасто – то ездил по командировкам, проверяя мясокомбинаты, то жил на Красногвардейской, потом устроился в охрану – сутки трое.

Но в очередной мой приезд вдруг оказалось, что маленькая комната, где мы с отцом так по взрослому пили, сдана каким-то нерусским беженцам. Насколько я помню, они и не платили – просто ставили дешевкой водки каждый день и кормили бабушку. Хозяева были вполне довольны таким раскладом, целыми днями сидели на диване и смотрели телевизор.

Потом беженцы исчезли, и маленькая комната стала этакой перевалочной базой для всякой черной нечисти. Я не оговорился – ту мразь, которая там обитала, язык не поворачивается назвать людьми. Когда я привозил бабушке еду – поскольку деньги давать им было бессмысленно, все равно пропьют – то просто вышвыривал оттуда кавказцев. Армейское зло на них еще не остыло, гирю в двадцать четыре килограмма я легко кидал по шестьсот раз на каждую руку – и вся мразь, видя, что я приехал, быстро убегала. Вещи я выбрасывал следом…

Потом я уезжал и они возвращались. Когда отец умер, на стене в маленькой комнате я нашел надписи «Х…й вам, а не телефон» «Осторожно, вши» «Сдохни, козел».

Все было правильно – телефон отцу отключили за неоплаченные разговоры с кавказскими республиками, и вши тоже были. Ну а последнее – искреннее, видимо, пожелание отцу. Как символу русского народа. А может, и лично мне…

Кавказцы перестали там появляться, когда я увидел в руке горного орла нож и сломал ее в четырех местах. Тогда я занимался айкидо и охотно проверил выученные техники на практике…

Собачка Чапа тихо отошла – отец, трясясь от бешеной злобы, буквально брызгал слюной, если она просто попадалась ему на глаза. Псинка, которая любила хозяев и в таком виде, пряталась, чтобы, оставаясь невидимой, быть рядом. Кто-то из алкашей оттащил трупик на помойку. Потом в доме регулярно появлялись какие-то котята, но жили обычно в протравленной постоянным кошмаром атмосфере не больше недели.

Я работал тогда в шестидесятой больнице на Новогиреевской улице – и после работы привозил бабушке еду. Она выползала, держась за стену – отец ходил так же, от их рук по обоям шла широкая сальная полоса.

– А где отец?

– Саша выпил и спит…

Тогда отец еще мог ходить – хотя на ногах уже гноились трофические язвы. Он сидел на кухне сгорбившись, небритый и седой, всклокоченный – голова зудела от вшей – положив ноги на табуретку, и орал, если бабушка его задевала.