Алексей Кузнецов

Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого

В коллаже на обложке использованы фотографии: Дмитрий Чернов / РИА Новости; Everett Collection / East News.

От автора

Всё имеет значение: случайная встреча, незапланированный выходной, внезапно подвернувшаяся «горящая» путевка могут изменить нашу жизнь самым радикальным образом. Или не изменить, это уж как получится. «Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах».

Погода играет в этом перечне далеко не последнюю роль. Та самая случайная встреча может произойти от того, что дождь и ветер загнали вас в небольшое кафе, пересидеть, хотя вы торопились и вообще недавно обедали. Или потому, что из-за снежного «заряда» задержали рейс, и вы разговорились в зале ожидания с попутчиком. Да и с путевкой понятно: вообще-то вы в тёплые края не собирались, но в родном городе стоит такая неказистая зима, что от нее неудержимо тянет куда-нибудь в Египет…

Лето 1982 года в Подмосковье было дождливым. Не «ужас-ужас», но выпадали дни, когда монотонный дождик «заряжал» на целый день, а это значило, что ни в лес по грибы, ни на велосипеде по окрестностям не отправишься. Телевизор в те времена чем-нибудь интересным радовал не часто, да и работал он у нас на даче из рук вон плохо. Оставалось читать. Это дело я любил.

Мне было 14, я закончил 7-й класс, читал всё, что попадалось под руку, и временами выводил из себя старушку-библиотекаршу в поселковом клубе, поскольку просил книги, по каким-то там секретным библиотечным инструкциям не соответствовавшие моему возрасту. Иными словами, она не хотела мне выдавать Трифонова и Тендрякова, а я не хотел брать Крапивина и Алексина: первый мне не нравился, а второго к тому времени я уже мог пересказывать близко к тексту.

И вот в один из таких «мокрых» дней я случайно сделал открытие, многое изменившее в моей жизни: я открыл диван, причем в буквальном смысле. Наверное, многим людям моего поколения и старше ещё памятна практика позднесоветского времени: старье – на дачу. Дача – это последнее пристанище платяного шкафа и дивана, настольной лампы и холодильника «Газоаппарат» с замочком в ручке, рассохшихся книжных полок, скомпрометировавших себя сковородок и непарных лыжных палок. Дальше – только свалка. В одном из таких диванов, стоявших в единственной комнате второго этажа нашей небольшой деревянной дачки, было отделение для постельного белья, и оно было заполнено книгами. Почему родители не сказали мне об этом раньше? Я не знаю, а их уже не спросишь… Может быть, из тех же самых педагогических соображений (по крайней мере, мама потом пару раз высказывала осторожные сомнения в том, что книги из дивана оказались в моем распоряжении своевременно; но фарш обратно уже не прокручивался), а может быть – просто забыли об этой диванной особенности.

Он был заполнен практически исключительно юридической литературой. Судя по всему, где-то в середине семидесятых папа, проигрывая новым книгам бесконечную интеллигентскую битву за место на книжных полках, решительно вывез на дачу практически всё чтение времён своего студенчества (он заканчивал юрфак МГУ в первой половине шестидесятых), аспирантуры и первых лет преподавательской работы. Чего там только не было!

«Справочник следователя» с восхитительными картинками – всевозможными схемами и названиями всего на свете, например, частей дороги, чтобы правильно указать в протоколе положение объекта. «Судебные речи советских обвинителей» – Луначарский, Покровский, Кон, Крыленко, Руденко; а вот Вышинского нет, середина шестидесятых, примета времени. Но зато рядом отдельно изданные десятью годами ранее речи Вышинского – именно тогда я, вероятно, впервые встретился со словосочетанием «антисоветский право-троцкистский блок». «Нюрнбергский процесс» в семи томах – потом я буду использовать это издание для написания диплома. «Судебные ораторы Франции XIX века». «Убийство президента Кеннеди» Уильяма Манчестера». «Записки следователя» Льва Шейнина. И совершенно покорившие меня «Сто лет криминалистики» Юргена Торвальда.

Видок и Бертильон, Эдвард Генри и Бернард Спилсбери, кровавые преступления и научные методы их раскрытия – я совершенно «утонул» во всём в этом. «Книги из дивана», как Бог из машины в древнегреческом театре, всё расставили на свои места и определили мою судьбу. Я понял, что стану юристом.