Храм и рынок. Человек в пространстве культуры

Ментальность кофейного человека скручена и напряжена как стальная пружина, его мозг работает как Сатана, тело гибко, а мышцы упруги. Все это рассыпается, когда проходит действие кофеина. Любитель кофе, хоть и рассуждает о вкусе, способах приготовления кофе, не является гастрономом. Он послан с иной миссией и призван иной страстью. Его стихия — мысль; жажда мысли сжигает его душу и тело.

Человек — не только мыслящее, но и страдающее существо. Даже его мысли имеют телесный облик и, как дети или уродцы, образуют свой фантастический мир, который не сводится к логике и фигурам дискурса. Чтобы выразить свою мысль в дискурсивной форме, нужно избавиться от страдания, которое толкает к молчанию. Напиток расслабляет и расковывает, и пьяница, как медиум, нередко свободно и красиво говорит. Одинокие смертники за стойкой, за письменным столом потягивают возбуждающие средства, чтобы обострить способность говорить и писать. Сжигая себя, они выражают удивительные мысли и образы. Рюмка вина или чашка кофе, выпитые не для того, чтобы кое-как доползти до дома после отупляющего трудового дня, имеют странный метафизический привкус, они причащают к абсолютному. Поэтому приходится пить и много, и часто. В этом есть что-то ностальгическое: обостренному взору пьющего предстает божественный театр, который он стремится описать на бумаге или рассказать в словах.

Есть овраги и болота, сумрачные места в лесу, где укрываются хищники. Нормальный человек должен сторониться их. И все-таки бездна притягивает, манит к себе темный омут. Люди пускаются в опасные предприятия, повинуясь мощному инстинкту смерти который требует: все или ничего. Но даже люди, пережившие опыт запоя, не могут сообщить что-либо вразумительное об этом могущественном инстинкте. Он символизирует косвенно на разных уровнях' по-разному пишутся драмы тела, души, духа. Поэтому следует научиться читать то, что говорит нам пьющий своим лицом, жестами манерами, речами и рассуждениями, что выражает абсурдный театр его фантазий и образов.

Не имеющие опыта пития пытаются писать о нем в силу подозрения и зависти; не переживает ли алкоголик нечто вроде того, что описывал Достоевский: перед припадком падучей наступает особое краткое состояние абсолютной ясности сознания, которое затем сменяется припадком. В этом подозрении раскрывается глубина поражения установкой на мысль. Непрестанное напряжение мозга, сатанинская пляска идей и тяжелый камень в душе от усталости — вот чем отягощен человек, отравляющий свои внутренности алкоголем. Мысль действует, как Сирена: сначала заманивает к чужим берегам, а потом уничтожает. Может быть, одной из причин пьянства среди интеллектуалов, помимо комплекса вины, является исихастская установка на мысль: сначала ищут откровения, потом, когда оно становится нестерпимым, — забвения. Это круто. Разве можно без мысли? Можно ли, не разворачивая ментальную драму, просто говорить и писать? Как бы то ни было, часто пьют кофе и алкоголь для стимуляции мышления, от нетерпения и в надежде на откровение, от ожидания легкого пути перевода ментальных состояний в дискурсивную плоскость.