Храм превращается в плацебо

И мне стало до щемления стыдно, что привел цвет сибирской литературы в эту, с позволения сказать, – «атмосферу». Однако голодному «цвету», кажется, было всё равно. Их обескураживало только отсутствия выбора среди салатов. Курица исчезала. Мы гуртились у единственного свободного столика с краю, насыщаясь и попутно обсуждая тяготы конференции. Коллеги сокрушались по поводу ещё предстоящего плотного графика и в чём-то завидовали мне, вполне законно сматывающемуся с мероприятий за билетами. Но, тем не менее, контрастируя с нынешними завсегдатаями, не складывалось ощущения дружелюбного общения и уюта. Попутно звонили на сотовой организаторы, поторапливая и напоминая, но мне всё больше становилось наплевать. Постепенно ускользали разговоры коллег. Откуда-то выскорлупливалась абсурдная связь между «я не хочу с тобой жить» с недобрым взглядом неряшливой тетки за буфетной стойкой. Словно моя бывшая жена оказалась виноватой в превращении милого кафе в забегаловку. Или, что более вероятно, каким-то образом это я пинал дверь настолько сильно, что вывернул реальность наизнанку. Невольно пытался уловить движение в проёме служебного входа, ожидая, что вынырнет оттуда белоснежный высокий служитель в очёчках, осыплется грязь с витражей, и под крики «Розыгрыш!» ворвутся к нам все, кого я любил. Друзья, жена, молодые, покончившие с собой поэты, дружелюбно похлопывающие по плечу мэтры, любовницы, дочь с сыном, и – пусть – даже знакомец из медвытрезвителя.

Я так был к этому готов, что когда через секунду ничего не произошло, почувствовал, что могу зажать рот и выпучить глаза, как мультяшный инопланетянин Кузнецов из детства. Поэтому, пробурчав что-то про «покурить», покачиваясь направился к выходу. И едва не заверещал, как в фильме ужасов, когда один из алкашей почти нежно придержал за рукав. Худой, небритый, в толстых линзах, он прошептал: «Мужичок, дай сколько не жалко, а?». От отвращения я дёрнул рукой, вырываясь. Даже хотел сказать что-то обидное. Возможно, дать по морде. Возможно, получить. Уже не важно.

Но он привёл свой последний аргумент. От удивления вытаращившись, автоматически выгребая из кармана на стол, что есть: пару десяток с мелочью, я разглядывал его, соображая, что меня изначально взбесило. Прося, он не смотрел на меня. Куда-то мимо. И теперь, шепча: «Благодарю, благодарю», шарил мимо денег, торопливо скользя пальцами, словно старый тополь высохшими ветками. Даже за толстыми линзами сгорбленный, облезлый человечек, сказавший «А я когда-то поваром здесь работал», был почти слепым.

Мне внезапно захотелось расстегнуть новёхонькую дублёнку, залезть во внутренний карман белоснежного отутюженного костюма, достать и отдать ему всё, что было с собой на командировку, но почувствовал спиной, что коллеги и так пристально наблюдают за моими действиями. Или мне показалось. Или тот, кем я стал… кем был всегда… разумно пресёк все действия, позывом тошноты вызывая на воздух… Я обречённо курил на тех же ступеньках, что и девять лет назад. И не хотел ничего менять. А возвращаясь с вокзала в Союз, где после мероприятия ожидался банкет, как обычно опережающий количеством спиртного закуску, купил по дороге курицу-гриль.

Окурок

– Скажите: метр – это много или мало?

Девушка была почти симпатичной, молодой, – не молоденькой, а уже молодой. Я приметил её, подходя к остановке, поскольку становился третьим. По количеству ожидающих можно строить предположения, давно ли ушёл автобус и скоро ли будет следующий. То есть, девушку я приметил не с целью завязать знакомство (хе-хе, не в этот день), а просто как человеческую единицу. Само собой, попутно отметил её молодость и симпатичность по сравнению с полной тётенькой с кудрями и пухлыми пакетами нараспашку. По всему выходило – автобус ушёл недавно.

Между мной и дамами на остановке стояло дерево, вероятно – тополь. Не знаток в породах (тем более – в этот день), просто мимоходом зафиксировал: старое небольшое дерево с искривлением и наклоном в сторону автострады. Собственно и на дерево-то не похоже, так: растёт непонятно что непонятно где. Потому что и остановкой-то назвать было трудно небольшую асфальтовою дорожку в окантовке выемки автомобильного полотна. Ни тебе скамеечки, ни укрытия от дождя. Просто три человека, дерево, а на дереве прибитая табличка с обозначением остановки. И если под такой табличкой собрались трое и стоят, рано или поздно автобус должен здесь оказаться, распахнуть двери, убаюкать на свободных – конечно свободных! в девятом часу-то – сиденьях, отвезти домой, где я мигом, едва раздевшись, рухну спать.