Все изменилось еще примерно через час. Я как раз была недалеко от одной из палат. Золотистый свет проникал через решетку в трубу. Мне была отлично слышна беседа двух мужчин. Реаниматолог дежурил сегодня, и проводил время со старым товарищем, еще с армии. Они шутили, травили байки, вспоминали друзей. Какое-то время я слушала их беседу, надеясь, что врач скажет что-то про альфу, но тот молчал. Точнее не вспоминал о «дорогом» больном. Хотела уже тихо ползти мимо, когда в палату влетела девушка в бело-голубом костюме и белых тапочках.
— Кел Врен! — выдохнула она. — Там… мистер Хаурес…
Больше она ничего не сказала. Врач в темно-зеленой хирургичке резко побледнел и вылетел из комнаты, как ошпаренный. Я едва успела набросить на него Маяк. Благо для этого совсем не обязательно касаться объекта, достаточно зрительного контакта в пять-десять секунд. Только вот, при зрительном контакте расходуется больше сил.
Палата с Вальтером Хауресом оказалась аж на третьем этаже. И к тому моменту, как мне удалось туда спуститься и доползти, альфу, в очередной раз, вернули к жизни. Реаниматолог настаивал на вызове Руна, и его, Вальтера, брата, но пациент не внял. Его еле различимый шепот я так и не разобрала за возмущениями врача. Замерла мышью у вентиляционной решетки над шкафом. Здесь две комнаты явно объединили в одну палату, снеся часть стены. Там, где и шел спор, пиликали приборы, пахло лекарствами, там была кровать. Здесь же, куда и выходила вентиляция, имелся низкий столик с цветами, три кресла и кожаный диван со шкафом. Из моего положения была видна только входная дверь и глазок камеры над ней.
Уговоры пациента оборвались его рыком, да таким, что даже мои волоски на спине встали дыбом. Силен альфа, ничего не скажешь, раз даже иномирку проняло. Врача и двух медсестер вынесло из палаты. На пороге в прямоугольнике света из коридора остался только охранник, копия моего Бранда, если сравнивать только комплекцию, такой же шкаф.
— Брату не звони! — тихий, едва слышный, но все равно властный голос. — Завтра приедет и узнает, а сегодня его не стоит трогать. Ночь уже… И камеру выруби.
— Но, — замялся мужчина.
— Выруби, я сказал!
Оборотень резко коснулся прозрачной сферы над дверью, повернул незаметный рычаг — и глазок камеры закрылся черным пластиком.
Я ждала еще часа два. Ночь полностью вступила в свои права, когда я все-таки решилась. Вырвать решетку было просто, и почти бесшумно. Тут она и тоньше и всего на четырех болтиках держалась. Выползла на шкаф и уже с него на пол. Быстро размяла мышцы, покрутила шеей… и принялась за обыск. Из-за стенки не было слышно ничего, кроме тихого писка и вентиляторов приборов.
Наличности в вещах больного почти не было, что логично, зачем миллионеру наличка в больнице? Зато, в дорогом портмоне нашлись безымянные кредитки для безнального расчета, которые не требуют кода и личных данных. Видимо, использовал их для платы в терминалах заправок и прочих местах. Из забитого холодильника достала минералки и пару батончиков. Вышла к больному во все оружие, с батончиком в одной руке, и бутылкой воды в другой.
Он спал, повернув голову к окну. Оно было распахнуто настежь, и с высоты третьего этажа был виден парк и далекие огоньки города, Госпиталь же был на небольшом холме. Чистое небо, звезды и легкий теплый ветер. РомантИк, однако! И я бы восхитилась, если бы не попытка меня прибить.
— Так вот ты какой, северный олень! — припомнила я присказку одного из моих тел.
«Олень» выглядел неважно. Совсем. В этом существе ничего не напоминало того Вальтера, что пришел мне в голову. Он осунулся, похудел, был утыкан трубками. Вокруг перемигивались многочисленные приборы. Маска для дыхания только прибавляла ему возраста, если это, вообще, возможно с черепом, обтянутым тонкой кожей. На лбу и острых скулах имелись мелкие капельки пота. Дышал он медленно, с явным трудом.
Я бы усомнилась в том, что это и есть цель поисков, но малышка Бекки узнала его и таким, почувствовала. Так что пришлось, со вздохом, решительно сдернуть простыню, прикрывающую его от груди и ниже.
Картина изуродованного оборотня могла бы напугать любого нормального живущего, но не меня. Во-первых: я уже давно не относила себя к числу нормальных. Во-вторых: у меня слишком большой опыт жизней, чтобы хоть как-то реагировать на чужие раны. Их надо лечить, а не «реагировать» на них.
Начиная с середины бедра, ноги волка больше всего напоминали плохой протез, утыканный многочисленными трубками, по которым подавался чуть розоватый раствор. И я догадывалась, чья кровушка бежит по этим трубкам. Сами ноги были хорошо зафиксированы в пластиковых фиксаторах, но все равно из-под трубок сочилась свежая кровь, скапливаясь и размазываясь по стенкам фиксаторов. Страшнее всего смотрелись тонкие, словно искусственные, ступни с длинными, красивыми пальцами. Точнее, теоретически, раньше они были красивыми, сейчас же скрючены, как у мумии.
— Да-а-а, — протянула я шепотом, — Как все запущенно!