— И вот, я сидела там сзади и пыталась вспомнить, что вы — моя семья. А я… а я — это ты! — с каким-то детским удивлением вскрикнула она. — Ну да, я это ты! Или… не совсем ты. Сам черт ногу сломит. Ты, утративший способность любить нас, вот так! Но, не потому, что ты плохой человек, а потому, что… ты… это не ты, — она хихикнула, и Андрей озабоченно посмотрел на нее.
Так вот, я сижу и смотрю, и тут я понимаю, что все мы, все без исключения, вот-вот… — она понизила голос до шепота, — умрем.
Не отвечая, Андрей включил поворотник и мягко припарковал машину у обочины. Нажал на кнопку аварийной сигнализации и, не глуша мотор, внимательно посмотрел на жену.
— И от чего же мы умрем? — серьезно спросил он.
— Мы столкнемся с айсбергом, — без тени сомнения ответила Алена.
Глава 4
Андрея разбудили пружины матраса, немилосердно впившиеся в бок и омерзительно скрипящие при малейшем движении.
Не открывая глаз, он старался удержать обрывки ускользающего сна. Айсберг… Она сказала: «Айсберг…» Постойте-ка, ведь это…
… скатился с кровати под жалобный хор пружин и, попытавшись сесть, чуть не упал на пыльный деревянный пол.
Отчаянно ныла челюсть, сводило в паху, но в целом, учитывая все обстоятельства, он чувствовал себя весьма сносно. Головная боль, мучившая его весь вчерашний день, прошла без следа.
Айсберг, айсберг… Андрей, кряхтя, поднялся с кровати и только сейчас понял, что спал одетый. Порывшись в карманах, он извлек кошелек и, открыв его, достал свою визитную карточку
Вот оно! Iceberg Group. Стало быть…
— По всему выходит, что их прикончит моя визитная карточка, — произнес он вслух и неожиданно для себя икнул. В желудке тотчас заурчало, что, впрочем, было совершенно неудивительно — ведь он не ел со вчерашнего утра. Положим, ресторан в этой пятизвездочной гостинице соответствует заявленному качеству номеров… В этом случае логика и здравый смысл подсказывают, что лучше прикупить еды в дорогу в магазине.
В магазине.
Он вздрогнул, вспомнив вчерашнее приключение. Нет уж, увольте! Уж лучше мучиться от расстройства всю дорогу до Ташлинска, чем снова попасть в лапы к Рондину. Сама мысль о том, что ему придется возвращаться в город, показалась отвратительной.
Андрей подошел к запыленному столику и, налив воды из кувшина, залпом осушил стакан. После стянул через голову свитер, снял джинсы и, оставшись в трусах и ботинках, поспешил в ванную комнату.
Наскоро ополоснувшись под тонкой струйкой ржавой, еле теплой воды, он вышел из ванной, чертыхаясь про себя. Отчаянно хотелось опорожнить мочевой пузырь, но мысль о том, чтобы справить нужду в черный от плесени умывальник, показалась ему отвратительной. Словно город пустил в него корни, заставляя его поступать сообразно незримым законам разложения, превращая его в часть себя.
Андрей вышел из номера, притворив дверь. Она туго ходила в коробе, цепляясь за рассохшиеся доски. Справившись кое-как и услышав слабый щелчок замка, вовсе не будучи уверенным в том, что он сможет когда-либо открыть эту чертову дверь снова, Андрей зашагал прочь, позвякивая ключами, в приподнятом и даже веселом настроении. Детали недавнего сна казались смазанными и, должно быть из-за этого, малозначимыми. Память почти восстановилась; во всяком случае, он прекрасно помнил свое прошлое, за исключением последних десяти — двенадцати лет. Последняя декада казалась спрятанной за тонким, но непрозрачным занавесом, и любые попытки проникнуть за него оборачивались вспышками тупой боли в висках.
Его несколько пугал тот факт, что он не помнил своего лица и до сих пор не имел возможности узнать, как же он выглядит на самом деле. Будто весь город, ополчившись против него, разом уничтожил все зеркала и стер сам образ его из памяти так, что даже во сне он видел себя размыто, не в фокусе. Впрочем, учитывая то, с какой скоростью возвращались воспоминания, не пройдет и нескольких дней, как он узнает и этот секрет. А если нет… — Андрей ухмыльнулся, — в Ташлинске, разумеется, есть зеркала. И врачи. И прекрасно оборудованные больницы. Что, если ему не поможет отечественная медицина? Пустое! Он обратится за границу, ведь он, судя по всему, богат! Все это совершенно не важно. Важно убраться из этой безымянной клоаки, в которой… — он вспомнил струйку крови на полу перед решеткой камеры, и улыбка превратилась в оскал, — в которой… Нет, он не будет думать об этом. Не здесь. Он слишком много повидал за последние несколько дней и не готов жертвовать остатками рассудка во имя абсурдной справедливости. Дома он может обратиться в милицию, в КГБ или как оно нынче называется. В конечном итоге, все происходящее здесь…
— А вы нынче ничего так, бодрячком! — вальяжный голос прервал его мысли. Он поднял голову с некоторым раздражением и увидел давешнего портье. В тусклом дневном свете последний казался скорее восковой фигурой, чем живым человеком.