Хранитель Бездны

Он и не заметил, как на тарелке ничего не осталось. Рядом тотчас же материализовался Кольцов с блюдцем, полным нарезкой из колбасы и сыра. Громов подлил коньяку, не забыв ни себя, ни Кольцова.

— За вас, Андрей Евгеньевич! — почти торжественно сказал он и, выдохнув, опрокинул бокал, словно это была обычная вода.

— Даже на краю смерти человеку свойственно радоваться жизни, — тихо произнес Кольцов, едва пригубив коньяк.

— Вы правы, Владимирович, — добавил Громов, — именно находясь на краю пропасти человек, как никогда, ценит жизнь. Собственно, быть может, вся жизнь и есть те последние секунды перед смертью, когда мы боремся за право дышать!

Андрей осоловело отхлебнул коньяк и закусил колбасой.

…И не было жутких снов. Кошмарного бегства от существ, рядом с которыми уродцы из кунсткамеры покажутся финалистами конкурса красоты. Город… этот город…

— Где я? — прошептал он.

Громов осекся и серьезно, даже торжественно, посмотрел на него.

— А давайте так, — предложил он после недолгого молчания, — как на собраниях анонимных алкоголиков… Начнем с того, что вы помните.

Андрей обескураженно посмотрел на него.

— Что я помню?

— Андрюша, — вступил Кольцов, — мы… как же вам пояснить… Словом, мы нуждаемся в вас куда больше, чем вы в нас. И мы готовы поделиться с вами той малостью, что известна нам, но, полагаю — Петя прав. Нам важно услышать вас в первую очередь. Возможно… Нет, не так, Я уверен, что о многом вы уже догадались. Кое-что мы дополним. В этом месте… — он запнулся, — в этом поганом месте любая информация важна. Вы поймете, уверяю вас. Просто… расскажите все с самого начала.

Андрей задумался лишь на мгновение.

И рассказал. Рассказал о том, как пришел в себя в баре на краю света. О путешествии через поля. О поганках и смутных тенях. О Рондине. Рассказал о погоне вдоль заброшенной железной дороги.

Рассказал о снах, в которых не видел своего лица.

И о луне.

— Я… до сих пор не могу вспомнить ничего из того, что случилось со мной на протяжении последних десяти лет, — пробормотал он, — так, вспышки, обрывки и… эти сны… Но даже во сне я не вижу себя, словно все происходящее — фильм, не более того. Я не испытываю скорби, а ведь я видел, понимаете, своими собственными глазами видел, как погибла моя семья! Я… не помню их… Они чужие мне. Не помню своей собственной семьи… работы, дома. Как мутное пятно перед глазами.

Я уже и не знаю, во что верить. За последние несколько дней со мной произошло столько всего, что расскажи я об этом любому… да дилетанту от психиатрии, и меня тотчас же упрятали бы в психушку без права переписки. Я грешил на травму… но я не помню травмы. Не помню, травили ли меня или просто дали чем тяжелым по башке. А если и так — почему они ничего не взяли? У меня кошелек, вот, глядите, полный денег. Кредитки тут… и ни одной фотографии, черт! В любом мало-мальски уважающем себя кино герой находит фотографии…

И потом, здесь творится такое… Это не может происходить! Тут… даже воздух неправильный. Люди… как марионетки. Я уже не знаю, чему верить. Все, что мне нужно, это убраться отсюда ко всем чертям!

Он замолчал.

— Отсюда… нельзя уйти, Андрюша, — тихо произнес Кольцов, — во всяком случае, просто так, — он осторожно подбирал слова, — поверьте, мне… нам очень жаль вас. То, что произошло с вами, с вашей семьей… ужасно. И быть может, и к лучшему, что вы не помните своих… родных. Но, уверяю, вы вспомните все. И боль придет. А пока… у нас с вами несколько иные задачи.

Здесь все по-другому. Тут как в песне: «Рыба проходит сквозь клеть»[7]. Воздух другой. И время течет иначе. Но… — он посмотрел Андрею прямо в глаза, — как бы вам этого ни хотелось, Андрей — вы не спите. Не бредите. Не умерли. Вы… видели монстров. Они столь же реальны, что и мы с вами.

— Но как же…

— Я поясню. Постараюсь. Пояснить. А вам придется поверить.

— Поначалу это невозможно, — тяжело произнес Громов, — но у вас просто нет выхода, друг мой. Мы все через это прошли.

— И вот, мы здесь, — улыбнулся Кольцов.

Андрей почувствовал, как недавно проглоченная пища тяжело ворочается в желудке. Его мутило.

— Что это за место?

— О! — рассмеялся Громов, — это очень странное место.

3

— Как можно рассказать о невозможном? — начал Кольцов серьезно, без тени улыбки, разглядывая свой стакан на свет, — как заставить слушателя поверить в то, что в принципе выглядит неуместно даже в научно-фантастическом романе?

Поверьте, я знаю, о чем я говорю. Я физик. Я верю в факты, и мне исключительно сложно было принять это мир. Но… — он помолчал, — …у меня не было выбора.

Впрочем, не суть… время здесь совершенно не имеет значения… Не так. Нужно начать сначала. Так вы поймете.