Хранитель ядов (СИ)

Лицо покрыли капельки пота, дрожащие под ритм то убыстряющихся, то замедляющихся движений. Охваченная пламенем твердь плоти вторгалась в меня, не встречая препятствий, и я бесстыдно потворствовала этим страстным атакам. Раз за разом, чуть сдвигаясь и сбиваясь с ритма, чтобы поймать миг, когда чувственные соприкосновения усилят жар и сладость ощущений. Еще и еще. Сильнее, глубже, слаще.

Пик и сияние. Мне так хотелось взлететь, чтобы продлить этот миг, но мне не позволили.

Кто-то заключил меня в объятия и не отпускал. Кто-то жаждал разделить со мной эту сладость…

Глава 7. СКВЕРНА И НЕВАЛЯШКА

Омой мои раны, кровавый ручей,

Ты чище душ проклятых тех, что вокруг,

Чужой дорожить в сиянии тысяч ночей

Мне жизнью придется — замкнутый круг…

Никогда еще мое пробуждение не было таким тяжелым. Реальность накрыла меня удушающим облаком, как только я поняла, что нахожусь не в стенах родного дома, а в чужих владениях.

На языке остался приторно сладкий осадок, при вдохе рассыпавшийся порошком и скользнувший в горло. Волосы прилипли к шее, щекам, губам, облепили лоб как влажные водоросли. Кожу, словно ее полностью иссушили, стягивала невидимая корочка.

Свесив ноги с кровати, я стряхнула с плеч плед. Платье едва держалось, устремляясь к полу распушившимися гирляндами и помятыми клочками.

Жаркие прикосновения. Нежные касания. Дрожь и легкий холодок в моменты расставания тел.

Меня затошнило. Я прижала ладонь ко рту, терпеливо пропуская через все тело тяжелый спазм. Благо, что желудок был пуст.

Что за отвратительный кошмар? Я и…Он

?

У меня даже и мысли такой возникнуть не могло. Это все из-за проклятого успокоительного?

Я накрыла ладонями лицо, ощущая запах едва уловимой исходящей от кожи гнили. Наружная грязь, осевшая в порах. Брезгливость мне была чужда, но стремление к очищению — хотя бы внешнему — главенствовала в сознании. Нужна вода.

Я встала и, пошатываясь, побрела по комнате.

Страсть в сновидениях. Страсть, которую я разделила с Хранителем ядов. Что это? Смесь горечи, страха, отчаяния, опыта первого поражения? Похоже, все смешалось в моем разуме. Поступки вечно сдержанного и заботливого Дакота, его последняя пылкость. Воспоминания о близости с Джином — единственной близости, которую я когда-либо знала. Видимо, эти воспоминания и отразились в моем сновидении той пугающе реалистичной картиной. Почему именно граф? Может, причина в способе, которым он заставил меня принять успокоительное? Подло. Отвратительно.

Я помнила свой сон слишком отчетливо. Знала, что это были всего лишь игры разума, однако мои мысли постоянно возвращались к нему, вызывая одновременно и мерзко щемящее чувство в груди, и выворачивающую наизнанку тошноту.

Потерев глаза, я наконец-то осмотрелась. Накануне комната, предназначавшаяся Эстеру, утопала во тьме. Сегодня же помещение пересекала широкая полоска грязновато белого света. Она начиналась от окна, скрытого портьерой, и терялась в складках примятого покрывала на кровати.

Доковыляв до окна, я вцепилась в плотную ткань, отчасти используя ее в качестве опоры, и выглянула наружу. Вид полностью загораживали ветви раскидистого дерева с маленькими белыми цветами. Стекло облепили лепестки, а лучи солнца, просачивающиеся сквозь ветки, просвечивали тонкую сетку прожилок внутри лепестков и заставляли их края пылать.

Солнце только восходило. Снова утро. Похоже, теперь это воплощение моей жизни. Бесконечный цикл, где сон отпускает меня лишь на невыносимо короткий промежуток времени, а затем снова забирает во тьму бессознательного.

Я дернула портьеру, впуская в комнату свет, и вновь огляделась.

Огромная. В нашем особняке не было ни одной похожей комнаты. Думаю, тут можно было даже сыграть в мячик с глупеньким песиком Чуккой, любимцем селян, — простор вполне позволял это сделать. Кровать с балдахином у дальней стены, камин, столик на высокой ножке в окружении стульев с обивкой темно-синего оттенка у стены слева от окна, дубовый шкаф со стеклянными ручками, который, без сомнения, сумел бы уместить наряды десятки девиц. А еще зеркало в раме в форме слившихся в клубок змей всех размеров. Оно висело на стене, возле которой не было ни одного предмета мебели, и, возможно, именно для того, чтобы просто заполнить бросающуюся в глаза пустоту. Скудно для такого большого помещения. С другой стороны, этот простор дарил ощущение сдержанной свободы. Первичное чувство, которому через пару мгновений желаешь дать развитие, чтобы познать истинную волю.