Хранители веры. О жизни Церкви в советское время

В давние времена, помнится, еще в Ташкенте, некто со знанием дела спросил меня: «Кто, по-твоему, самый злейший враг для советской власти?» Не рассчитывая на мой правильный ответ, вопрошавший сам же и ответил: «Святой». Много времени спустя, по зрелом размышлении, я понял, что все так именно и обстоит. Пример с архимандритом Вениамином полностью подтверждает ответ. По окончании насыщенного трудового дня, как правило, к отцу Вениамину в келью приходили следователи НКВД (или его вызывали), обычно на целую ночь. Его расспрашивали, с ним беседовали, ему угрожали, и все с одной целью – не давать ему спать. Под утро его отпускали. Энкавэдэшники менялись. Удавалось ли ему в оставшиеся минуты поспать, этого я не знаю. Истязание такое совершалось из ночи в ночь, из недели в неделю, из месяца в месяц.

Открытие такое для меня было сущим потрясением. Совершалось это в бытность его инспектором постоянно, пока, наконец, в феврале 1949 года его не вызвали и больше не отпустили. Выслали в Казахстан, где он пробыл до 1954 года. Когда он вернулся, Патриарх Алексий I в феврале 1955 года облек его епископским саном и определил на Саратовскую кафедру. В ответной речи при вручении жезла он пророчески предрек: «Мне недолго осталось пребывать в этом мире, епископство мне обещано под конец жизни».

Ушел из этого мира владыка Вениамин при загадочных обстоятельствах. Указывали даже на споспешника смерти – келейника, но экспертизу Советы не проводили. Жизнь отца Вениамина (потом владыки) была выражением святости. Рассказать об этом сложно. Святость можно только прочувствовать, причем, разумеется, только при личной встрече.

Упомянуть могу еще и о другой личности – святителе Луке (Войно-Ясенецком) [60] . Правда, видел его я всего два раза, да и то когда еще был юношей. Естественно, не со мной встречался святитель Лука, а с архиереем моим, но я-то присутствовал при этом. Первое впечатление: это пророк. Устрашить его было нельзя. Говорил убедительно и авторитетно. Не нагло, нет, может быть, властно. Весь вид его был – стояние за Божию правду. Сказать иначе, владыка Лука был колосс. Будучи архиереем, он был еще и хирургом, перед сложными операциями он уходил молиться. Операции делал наисложнейшие, исход их всегда был положительный. Впрочем, о владыке Луке написаны книги, посему воспоминания мои к уже написанному вряд ли чего добавят.

Необходимо упомянуть еще об одной личности. В год поступления моего в семинарию, в 1947-м, я удостоился быть слушателем изумительнейшей проповеди. В Россию приехал Илия (Карам), митрополит Ливанских гор [61] . Он прибыл в Россию с необычной миссией – не за милостыней, за которой с Востока в Россию приезжали церковные деятели, митрополит Илия сам привез дары Казанской иконе Пресвятой Богородицы. По его словам, он беззаветно любил Россию (хотя сам – араб) и переживал войну России с немцами как угрозу не только России, но вообще Православию. В своей проповеди митрополит Илия поведал (слышал я лично) о том, как в момент, когда подступили немцы к Москве, он слезно молился перед Казанской иконой Божией Матери – не просто молился, а требовал от Нее, чтобы Матерь Божия спасла Россию. (И такая молитва, оказывается, возможна!) На усердную, дерзновенную молитву от иконы последовал голос: «Россия будет спасена». Победой России завершилась война. Митрополит Илия (Карам) за тем и пожаловал в Россию, чтобы преподнести Казанской иконе обещанные им дары. Но выявилось неодолимое препятствие – прославленная икона находилась в Ленинграде в Казанском соборе, в котором тогда размещался музей истории религии и атеизма. Патриарх и его окружение оказались в трудном положении: куда направить привезенные митрополитом дары – не в атеистический же центр? По этому-то поводу и произнес Илия (Карам) свое огненное слово на русском языке. Слово это нужно было слышать. Он метал молнии, низвергал громы, слова лились как водопад, сметая всякое нечестие на своем пути. Он никого не порицал, только сущим огненным языком о том говорил, что голос от иконы Божией Матери слышал, потому он должен сложить к Ней привезенные дары…

Мне уже приходилось приличные проповеди слышать, и живую речь своего архиерея слушал, и содержательные проповеди настоятеля Пензенского собора протоиерея Михаила Лебедева [62] … но то, что я услышал от Илии (Карама), сравниться не может ни с чем. Слово его всех потрясло, сотрясло оно и меня. Я понял тогда, что только так с амвона и должно говорить!