Хранители веры. О жизни Церкви в советское время

Разговор не пошел. Утром она ко мне пришла, я еще толком с кровати не встала, в слезах мне говорит: «Наташенька, ты меня прости. Я приняла постриг. Вот возникла такая возможность. Я давно отцу Владимиру Тимакову говорила о своем желании, а тут возможность появилась. И он это все устроил». Но я уже больше никаких вопросов не задавала. Одежды соответствующие ей сшили. Ну и пошла у нас жизнь. Нормальная жизнь. Она уже тогда не работала, была на инвалидности. Хотя все равно – всегда в каких-то трудах, что-то делала, что-то писала. А какие яйца к Пасхе расписывала!

Все время она в болезни. Клинических смертей у нее было несколько. Когда отцу Владимиру Тимакову дали храм в 1990 году, она как раз в постриге была около года. Мы стали ему помогать, как могли. В первый день, сразу же, как нужно было петь… под Благовещение, он собрал всех, кто хоть как-то может это делать, и мы пели. А потом Машечку, матушку Ксению, он сделал алтарницей. Она, конечно, уставала очень, но не жаловалась. Тянула и тянула. А потом попала в больницу в состоянии клинической смерти. Но ее вымолили. Отец Владимир, да и весь приход о ней молились. А я не молилась о том, чтобы она осталась жива, – я не шла на такую дерзость, я говорила: «Да будет воля Твоя». Но я просила, чтобы жестокость реанимации ей не повредила.

– А как вы познакомились с отцом Владимиром Тимаковым?

– С отцом Владимиром мы познакомились очень давно. Моя кузина Марина училась в медицинском институте в одной группе с матушкой отца Владимира Фаиной Николаевной. Сначала они просто друг другу понравились, потом Фаина пошла к Марине в гости. Когда они проходили мимо Сокольнического храма, Фаина решила проверить, какое отношение к вере имеет Марина. Они вошли в храм, и Фаина поняла по тому, как с Мариной бабушки здоровались, что все в порядке. И, соответственно, они подружились. Отец Владимир познакомился прежде всего с семьей моей кузины. А потом через них уже и с нами. Мы к тому времени переехали в Новогиреево, и отец Владимир там рядом жил. Поэтому, когда наша мама болела, мы его звали к ней.

С сестрой Машечкой (в постриге – монахиней Ксенией) в Кратове

–  Наталия Константиновна, вы как-то упоминали, что

у вас было много знакомых монахинь в миру. Это, можно сказать, специфическое для советского времени явление церковной жизни…

– Да, в нашем кругу были такие. Одна из них – Ольга Александровна Кавелина [81] , в тай ном постриге Серафима, – двоюродная сестра архиепископа Василия Кривошеина [82] . Она работала в светском учреждении. Еще тайной монахиней была машинистка, Татьяна Николаевна, которая перепечатала папины труды. Я к ней приезжала по поводу перепечатки и не знала тогда, что она монахиня. Она такая строгая была всегда, сухощавая, в белой кофточке с галстуком или бантиком.

Знала я инокиню Марию (в миру – Ольга Николаевна Вышеславцева) [83] . Через нее мы познакомились с отцом Николаем Ведерниковым [84] , потом подружились с ним и его матушкой. Когда Юра заболел, а потом слег, отец Николай каждую неделю приезжал к нам его причащать.

При Сокольническом храме были, конечно, монахини. Но они не стали для меня близкими людьми. Но ведь кроме монахинь были люди, которые, как бы сказать, достигали уровня настоящих монахинь по духовности. В частности, у нас какое-то время в храме в Сокольниках появлялась некая Поляша, старушка. Она была, наверное, почти в возрасте моих родителей, но выглядела моложе: маленькая такая, сухонькая старушка с седой косичкой. Она сама себя называла: «Я – девка шумная». То есть такое юродство в ней было. Но была и прозорливость. Она рассказывала про себя, что их деревня во время войны попала под немецкую оккупацию. Кругом, в других деревнях, случались какие-то беды: кого-то зарежут, кого-то убьют… А в их деревне ничего такого не происходило. Ну, может, картошку украдут если только. Она каждый вечер ходила с иконой вокруг этой деревни. Подходила к часовому и говорила: «Милок, ты меня пусти. Я вот пройду, и все. Вот – с иконкой. Видишь, нет?» И ее пускали. Она была такая, что ее пускали. И в их деревне ничего страшного не происходило. А потом она меня попросила отреставрировать эту самую иконку. Говорит мне: «Почини мне иконку. Там что-то немножко Личико испортилось». Я согласилась, хотя никогда иконами не занималась. Она принесла иконку, и мне стало страшно: оказывается, там сохранился только кусок глаза и бровь. Я смогла как-то по этому восстановить Лик, но меня поразило то, что она-то ее видела как икону.

– Как к вам на работе относились?