Хранители завета

В самом конце его находим последнюю камеру.

Самое святое из всего святого.

Пустые камеры, пустые кувшины.

Пустой саркофаг…

Здесь, в самой дальней камере, был похоронен неизвестный властитель, тот, кого называли СВЯТОЙ.

Кто это был? Почему его скрывали так тщательно?

Какие сокровища он имел при себе в гробнице?

Какие письмена?

Какие святыни?

И почему его охраняли две с половиной тысячи лет?

— Мы думаем, — говорит Стюарт, — что текст, который вы нашли в пещере Тингведлира, является копией и переводом оригинала, который некогда находился здесь.

В пустой камере Стюарт показывает мне настенные рисунки, надписи, орнамент и терпеливо объясняет их значение. Свет фонарей начинает слабеть, и мы направляемся к выходу.

Свежий воздух ласкает наши лица.

Мы проходим мимо спящего сторожа и молча, в задумчивости, идем к оставленному автомобилю.

Прежде чем завести мотор, Стюарт говорит, что хочет съездить вместе со мной в несуществующую деревню и поговорить там с несуществующим человеком.

3

Коптская монастырская церковь Святого Марка выполнена из песчаника, внутри ее пышный сад с журчащей водой и буйной растительностью. Судя по всему, точно такой вид она имела, когда монахи положили здесь последний камень и смыли с рук песок 1900 лет тому назад.

На крыше церкви возвышается позолоченный анх.

Стюарт останавливает машину, но сопровождавшее нас облако пыли продолжает движение по парковке, словно это горячая и упрямая пыльная буря, только в миниатюре.

Монастырская церковь находится в Забытой деревне среди пустыни в нескольких милях[52] от Луксора. Ни на одной карте Забытой деревни нет, некоторые туристические брошюры упоминают ее (при этом используются забавные обороты вроде «руины поселения в пустыне, которое никак не может умереть»). Официально она не существует. Египетские власти, начиная с XV века, отказывались признавать существование деревушки. Основанием послужил конфликт между монахами, племенем бедуинов и центральной властью о правах на владение источником, который поддерживает жизнь деревни. Когда власти в 1481 году потерпели поражение в борьбе с упрямыми жителями пустыни — эта проклятая деревня и монастырь находились, в сущности, у черта на куличках, в продуваемом ветрами и засыпаемом песками пекле, с их вонючими верблюдами, — они попросту вычеркнули ее из всех своих бумаг и списков. И по сей день никому не приходит в голову вернуть деревню в реально существующий мир. Мстительность власть имущих в Египте — качество долговременное. Деревня, первое название которой все давным-давно забыли, не имеет ни школы, ни ратуши, ни полиции, ни системы здравоохранения. Ребятишек отсюда возят на автобусе в Кену, где школа регистрирует их как не имеющих постоянного места жительства.

Местный врач, скорее, подпадает под категорию знахаря. В редких случаях, когда он сомневается в чем-то, он посылает своих пациентов в больницу в кузове старого грузовика, имеющегося в деревне.

— Дело в том, что у школьных знахарей, — он с презрением называет их так, сидя в кафе со своим кальяном, — оборудование чуть-чуть лучше, чтобы делать операции на мозге и пересаживать роговицу. — На мой же взгляд, дело еще и в том, что у говорящего слегка дрожат руки.

Как раз на окраине этого оазиса, в этом несуществующем скоплении построек из камня и высушенной глины, забытом и местной, и центральной властью, расположена церковь Святого Марка.

4

Ворота монастыря открываются.

Вид у человека такой, словно он живет в монастыре со времени его основания. Лицо напоминает высушенную солнцем изюминку. На голове — боже милосердный! — тюрбан. В тростниковых сандалиях он идет к нам навстречу и здоровается за руку, раскрывает беззубый рот. На внутренней стороне правой руки у него вытатуирован рисунок креста. Он произносит свое имя по-арабски, что я воспринимаю как грохот случайно собранных в кучку согласных, и, хотя Стюарт в машине назвал мне его, я так и не сумел это имя зафиксировать у себя в памяти. Поэтому назову его просто монахом.

Он приглашает нас в монастырь и с гордостью показывает спальни, трапезные, читальный зал, церковь и ухоженный монастырский сад. К моему большому удивлению, монах прекрасно говорит по-английски. Он получил образование в Кембридже, там же несколько лет преподавал.

— Хотя мы и чрезвычайно разные, — говорит монах с нежностью в голосе и смотрит на Стюарта, — у нас есть общее прошлое. У Стюарта и меня. Я был его научным руководителем по египтологии в Кембриджском университете.

Я изумленно смотрю на обожженное солнцем и иссеченное песком лицо и не могу представить себе этого монаха профессором в Кембридже. В то же время вынужден признаться, что есть много людей, которые не могут представить себе меня в роли старшего преподавателя Университета Осло.