Христианин в языческом мире, или О наплевательском отношении к порче

Еще пример, подтверждающий серьезность историософских перемен. В корпусе гуманитарных факультетов МГУ весь первый этаж заставлен лотками с книгами. Преимущественно это научная литература по гуманитарным наукам. И вот однажды я спросил книготорговцев — какие книги по философии раскупают лучше всего. Ответ был неожиданным. Оказалось, очень хорошо разбирается современная западная философия (Лакан, Фуко, Деррида…). Довольно плохо идет русская религиозная философия «серебряного века». И быстро расходится литература по православной догматике, патристике, церковной истории и византинологии…

Это означает, что думающая часть студенчества довольно четко делится на две группы. Одна — это те, кто стремится «адаптироваться» к современности путем растворения в современном западном интеллектуальном мире. Это новое поколение «западников»[29]. Однако, немало и таких студентов, которых встреча с весьма агрессивной западной культурой, навязывающей свои стандарты во всех областях жизни, заставляет задуматься над тем, кто же мы такие, в чем наше своеобразие. В поисках ответа они, естественно, прежде всего обращаются к русской религиозной философии начала ХХ века. Но, поработав некоторое время с этими текстами, они начинают понимать, что русская религиозная философия не есть нечто вполне самостоятельное. Это всего лишь необычный цветок на древе традиции. И сами труды русских философов насыщены ссылками на эту традицию. Становится очевидно, что без знания этой традиции, т.е. есть без знания православия и святоотеческой письменности, нельзя работать в теме «русского религиозного ренессанса». Кроме того, традиция эта, оказывается, не является чисто книжной, равно как и не является умершей. И если самые выдающиеся философские умы России ХХ века смогли найти свой путь к этой архаичной традиции, то почему бы не попробовать пойти тем же путем и нам…

7. МИССИОНЕРСКАЯ НУЖДА В КОНСЕРВАТИЗМЕ

Когда модернизация оказывается более навязчивой и тотальной, чем традиция, то юношеский «протестантизм» начинает бунтовать против бунта. Все больше думающих молодых людей оскорбляются лозунгом, в котором за них сделали их выбор — мол, «Новое поколение выбирает пепси-колу».

Для подростка естественно быть протестантом. Для него естественно выбирать свой путь через отличение себя от веры и образа жизни отцов. Но сегодня те «отцы», что определяют стиль жизни и систему ценностей постсоветского общества — это люди, твердящие «реформы» и «модернизация». Естественно, что появляются студенты, в порядке протеста против традиции реформ уходящие на поиски традиционализма. И опять же именно православие с его «косностью», точнее — устойчивостью, негибкостью — оказывается для них более понятным: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир: пусть лучше мир прогнется под нас!».

И вот уже оказывается, что именно молодежь склонна поддерживать архаичный язык нашего богослужения. «34,6% опрошенных москвичей считают, что было бы лучше, если бы богослужение велось на современном русском языке, 27,7% — против такого нововведения. Причем оказалось, что приверженцев существующей ныне формы богослужения больше среди молодежи и интеллигенции, а малограмотные и пожилые люди высказываются за службу на понятном языке»[30]

.

Если же учесть, что опыт всевозможных реформ был слишком сокрушительным для России в ХХ веке, то становится понятной миссионерская нужда в церковном консерватизме . Для душевного здоровья народа, уставшего от затянувшихся перемен, необходимо, чтобы в общественной жизни была бы сфера, в которой все стабильно, неизменно. Нужен такой «заповедник», в который можно войти без страха встретиться с чем-то радикально новым. Человек должен уметь быть разным. И чем более захватывающ ветер перемен в социально-культурной жизни, тем важнее уметь перейти на иную скорость в другой сфере человеческого бытия. Обществу нужны зоны «застоя» — при условии, что оно все не является такой сплошной зоной.

Своей косностью Церковь дает возможность людям модернистской эпохи реализовать то право, которое не записано в «Декларации прав человека», но которое очень кстати провозгласила Марина Цветаева: «У меня есть право не быть собственным современником!»[31]. Человек входит в храм — и одна из тех радостей, что он может в нем встретить, состоит в осознании того, что он входит в мир, который создали его предки. Он радуется, что слышит и произносит те же слова, что и люди далеких столетий. Для сироты из модернистской цивилизации одно из самых радостных слов — «Боже отцов наших!»[32].