Христианство. Три тысячи лет

Зачем же были придуманы эти истории? С одним из мотивов мы уже встретились, рассказывая о споре о роли Иисуса как Мессии Израилева, отраженном в Евангелии от Иоанна: рассказ о Рождестве отвечал скептикам, указывавшим на противоречие с пророчеством Михея. Однако есть в этих историях нечто гораздо большее: в них отражается все возрастающее убеждение первых христиан в том, что рождение их учителя было событием космического масштаба. Матфей и Лука рассказывают об этом с разными целями и по-разному: во время рождественских праздников, слушая гармонизированные фрагменты евангелий, мало кто из нас замечает, что их истории о младенчестве Иисуса расходятся почти во всем. Рассказывая о рождении этого младенца, они стремятся пробудить в памяти слушателей иные, более древние предания. Матфей, отправляя Иисуса и его родителей в Египет спасаться от жестокого царя Ирода, напоминает о Моисее: снова новорожденному грозит опасность, снова властитель мира истребляет невинных младенцев, и лишь одному ребенку удается выжить в Египте, чтобы принести Израилю освобождение.

Матфей и Лука предлагают нам два родословных древа Иисуса: персоналии в них почти не совпадают, и видно, что авторы при их составлении руководствовались различными мотивами.[104] Эти несовпадения в родословиях очень рано начали смущать христиан – и множество богословов, начиная с ученого начала III века Юлия Африкана, давали им свои объяснения, одно другого изощреннее.[105]

Список Матфея, в отличие от Луки, включает в себя необычное для древних генеалогий родство по женской линии, – причем через довольно-таки предосудительные связи: достаточно сказать, что все эти женщины (кроме Марии, матери Иисуса) продолжали свой род, вступая в связь с неевреями. Быть может, автор хотел сказать нам, что Иисус начиная с самых обстоятельств своего рождения не подчинялся обывательским условностям и приличиям; и еще, что, хотя он и был евреем, но жил и действовал не для блага одних лишь евреев – его судьба и предназначение связаны со всем миром.[106] Те же идеи проходят через все повествование, озаглавленное именем Матфея: из всех евангельских авторов он наиболее озабочен вопросом о том, насколько и в чем именно христианская община, для которой он пишет, отстоит от иудейской традиции, сохраняя в то же время ее дух. Его Иисус говорит, что пришел «исполнить» иудейский Закон, а не «нарушить», и сыплет цитатами из Закона лишь для того, чтобы превзойти их в суровости, подчеркивая это постоянной фразой: «А Я говорю вам…».

[107] Кто бы ни добавил к Евангелию от Матфея рассказ о Рождестве, он действовал в согласии с замыслом основного автора. Христианская паства, слыша чтение или пение Матфеевых текстов во время богослужения, несомненно понимала и могла оценить их идеи.

Более того: списки предков и у Матфея, и у Луки в известном нам виде не достигают своей цели. Они стремятся показать, что Иисуса можно назвать Сыном Давидовым; Лука идет даже дальше и прослеживает его происхождение до первого человека Адама. Однако потомком Давида у них в результате оказывается отец Иисуса Иосиф – и оба уничтожают результаты собственного труда, заявляя, что Иосиф не был настоящим отцом Иисуса. Матфей внезапно обрывает свою генеалогическую мантру «такой-то родил такого-то» как раз перед тем, как следовало бы сказать «Иосиф родил Иисуса» – и вместо этого продолжает: «Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус». Лука подходит к делу еще откровеннее: «Иисус… был, как думали, Сын Иосифов».[108]

Эти неуклюжие фразы, несомненно, представляют собой торопливую переделку более старых текстов – переделку, связанную с растущим среди христиан убеждением, что Мария, мать Иисуса, была девственницей в физическом смысле и зачала ребенка от Духа Святого. Матфей рассказывает, что о предстоящем чудесном рождении ангел возвестил Иосифу, но Лука передает этот опыт самой Марии – и поразительно, что и христианское благочестие, и христианское искусство в дальнейшем полностью сосредоточились на Благовещении, данном Марии, словно забыв о том, что Иосиф получил такое же откровение. Это тем более странно, что обычно в Древнем мире приоритет отдавался мужчинам, и ярко иллюстрирует сложный комплекс христианских чувств и побуждений, связанных с Марией и ее ролью в истории Христа. В следующие века христиане пошли еще дальше и настаивали на том, что мать Иисуса оставалась девственницей всю жизнь. Догмат о приснодевстве Марии заставлял комментаторов проявлять чудеса изворотливости при встрече с недвусмысленными евангельскими упоминаниями о братьях и сестрах Иисуса, зачатых уж точно не от Святого Духа (см. с. 648).

Происхождение Иисуса