Христос с тысячью лиц

В пределах Римской империи слово «христиане» в конце концов вытеснило слово «назореи», но за ее границей дело обстояло иначе. Там слово «назореи» продолжало сущестовать, и надпись жреца Картира, главного идеолога зороастризма при царе Бахраме I, гласит: «Учения Аримана и демонов были изгнаны из царства и были уничтожены, и евреи, шаманы, брахманы, назореи, христиане и мактаки и манихеи были раздавлены в царстве»{117}.

Как мы видим, Картир отличал соблюдающих Тору нацрайе от христиан, приверженцев римской церкви. То же самое различие делает и Псевдо-Захария. Он сообщает о том, как персидский генерал попросил полководца Юстиниана Велизария отложить битву до конца празднования Пасхи «ради назореев и евреев в моем войске и ради вас, христиан»{118}. Арамейское

нацрайе было стандартным наименованием христиан во всех арамейскоговорящих церквях{119}. Производные от этого слова в качестве обозначения последователей Иисуса использовали также все народы, сталкивавшиеся с ними за пределами империи, то есть арабы, персы и армяне{120}.

Несложно заметить, что утверждение Талмуда о том, что адиабенская царица Елена, принявшая иудаизм, та самая царица, чьи родственники потом пали в Иудейской войне, стала ревностной назорейкой, звучит по меньшей мере двусмысленно. Не одни христиане при желании могли путать «ц» и «з».

Как мы уже говорили, «Деяния апостолов» рассказывают нам в основном о путешествиях апостола Павла по городам Римской империи. Средиземное море было огромным тысячеполосным шоссе, связывавшим части империи в единое целое, и именно по этому тысячеполосному шоссе и плавал апостол к язычникам Павел: он проповедовал в Антиохии и на Кипре, в Афинах и в Коринфе, в Писидии и Киликии, в Ионии и Памфилии. В результате у нас создается впечатление, что вера в Иисуса распространялась именно на территории Римской империи. Кроме того, у нас создается впечатление, что эта вера была ровно такой, какую проповедовал Павел.

На самом деле картина была принципиально другой. Самым логичным местом для бегства после преследований для арамейскоговорящих последователей Иисуса были именно арамейскоязычные земли за Евфратом.

Эдесса и Антиохия находились всего в 300 км друг от друга, но в них вел принципиально разный путь. Путь в Антиохию лежал по римским владениям: Антиохия находилась в 600 км морем от Кесарии, и еще 130 км пешком надо было пройти в Кесарию из Иерусалима.

Путь в Эдессу шел по ту сторону римской границы, по набатейским землям, правители которых в 30-х гг. н. э. были резко враждебны династии Ирода и постоянно укрывали у себя сражавшихся с ним «разбойников». А сама Эдесса была, по сути, первым арамейскоговорящим оазисом, который ждал путников за Евфратом.

Первый путь был, несомненно, удобней и проще для бродячих пропагандистов, призванных просвещать и обращать евреев в синагогах. К их услугам были римские постоялые дворы и великолепная система дорог и морских перевозок. Второй путь был единственно возможный для вооруженных групп.

Именно верующие в Иисуса евреи «принесли христианство в Месопотамию и далее на восток, тем самым положив основание семитскому, арамейскоговорящему, сирийскому христианству», – писал еще в 1968 г. Жиль Киспель{121}. Более того, от Кумрана до Эдессы шла прямая линия{122}. «Традиция, связанная с Фомой, была древнейшей формой сирийского христианства»{123}.

Эта традиция проявлялась во многом. Прежде всего в самом оригинальном имени апостола, Иуда, которое сохранилось в эдесском христианстве, но исчезло в канонических Евангелиях. Проявлялось оно и в том, что именно «Евангелие от Фомы» сохранило в себе древнейшую форму, в которой в назорейской среде распостранялись слова Иисуса, – а именно, форму логой, коллекций изречений. Эта форма была чужда будущим ортодоксам, и они смогли адаптировать ее, только вставив гностические изречения Q в изобретенную Марком форму остросюжетного Евангелия{124}

.

Даже самые осторожные исследователи вынуждены признать, что «сирийское христианство долго сохраняло некоторые черты, которые могут быть объяснены происхождением из совершенно еврейского вида христианства»{125}.

Это касалось и его аскетизма, и его терминологии, и даже его архитектуры. Так, многие ранние сирийские церкви имели в центре своем возвышение, называемое бема, которое явно было позаимствовано из синагоги{126}.

«Можно иногда только изумляться, – пишет Киспель, – как не могли более ранние поколения видеть то, что мы сейчас видим так ясно»{127}.

На самом деле ничего изумительного в этом нет. Наличие за пределами империи огромных и разнообразных пластов не-павловского и анти-павловского христианства противоречили главному тезису классической библеистики – о маленьком незаметном пророке Иисусе, который был обязан своей посмертной славой исключительно «второму основателю» христианства Павлу.